Савва морозов биография. Савва Морозов.Влюбленный меценат. Новое увлечение. Мария Андреева

Игры Бизона

Савва Морозов родился в 1862 году в подмосковном селе Зуево в богатой купеческой семье. С малых лет обладал крутым нравом, за что получил прозвище Бизон. Окончил Московский университет, затем стажировался в Англии, готовился к защите диссертации в Кембридже. Но, только вернувшись в Москву, он дал волю страстям.

Денег было море. Савва не отказывал себе ни в чем. Поговаривали, что однажды он въехал на тройке в зал ресторана «Яр» – ради этого случая нанятые им нищие два дня разбирали в «Яре» стену, а уж сколько стоило согласовать этот аттракцион с администрацией, страшно себе представить.

Есть, впрочем, и другие сведения – якобы Савву долго отговаривали, ничего не помогало, но когда его знакомая цыганка-танцовщица пожаловалась, что из-за этой выходки вся цыганская труппа надолго останется без работы – отказался от своей безумной идеи. Якобы, только этот аргумент он понял.

Впрочем, все это – не более, чем байки, только лишний раз подчеркивающие всю масштабность Саввы.

Станиславский, режиссер Художественного театра, писал: «Савва Тимофеевич Морозов не только поддержал нас материально, но и согрел нас теплотой своего отзывчивого сердца и ободрил энергией своей жизнерадостной натуры».

Коммерсант без границ

Журналист Н.Рокшанский отзывался о Савве Тимофеевиче: «С.Т.Морозов – тип московского крупного дельца. Небольшой, коренастый, плотно скроенный, подвижный, с быстро бегающими и постоянно точно смеющимися глазами, то «рубаха-парень», способный даже на шалость, то острожный, деловитый коммерсант-политик «себе на уме», который линию свою твердо знает и из нормы не выйдет – ни Боже мой!.. Образованный, энергичный, решительный, с большим запасом той чисто русской смекалки, которой щеголяют почти все даровитые русские дельцы…

В С.Т.Морозове чувствуется сила. И не сила денег только – нет! От Морозова миллионами не пахнет. Это просто даровитый русский делец с непомерной нравственной силищей».

А публицист А.Осипов писал: «Старообрядец и беспоповщинец, человек с университетским образованием, химик по специальности – боится табаку, как травы выросшей из чрева блудницы, и поддерживает произведения Ибсена, Гауптмана и новейших российских нытиков. Сцена с ее деловитым реализмом, репетиции, гримы, всякая мелочь актерского обихода и рядом с этим громадные фабрики, на которых работают тысячи народа. Здесь швыряние денег, там усчитывание каждого прогульного часа. Ибсен и беспоповщина, система лавок и постановка символических произведений, какая голова может это выдержать, но москвичу все нипочем».

Савва Тимофеевич не вписывался ни в какие рамки.

Разумеется, общественное мнение в принципе не существовало для такого человека. Мог, к примеру, засесть в Тестовском трактире с крамольным литератором Максимом Горьким и при этом гудеть на весь зал:

– Я поклонник ваш… Привлекает меня ваша актуальность. Для нас, русских, особенно важно волевое начало и все, что возбуждает его.

Савва дружил не только с Горьким, но и с другими революционными писателями, например, Леонидом Андреевым.

Границ он не видел ни в чем вообще. Горький писал: «Личные его потребности были весьма скромны, можно даже сказать, что по отношению к себе он был скуп, дома ходил в стоптанных туфлях, на улице я его видел в заплатанных ботинках».

И признавался: «Когда я вижу Морозова за кулисами театра, в пыли и трепете за успех пьесы – я ему готов простить все его фабрики, – в чем он впрочем не нуждается, – я его люблю, ибо он бескорыстно любит искусство, что я почти осязаю в его мужицкой, купеческой, стяжательной душе».

Впрочем, история с театром окончилась скверно. Савва Тимофеевич из-за какой-то ерунды поссорился с режиссером Немировичем-Данченко и вышел из числа пайщиков, по сути, оставив всю труппу без средств к существованию. И если бы на его место вовремя не заступил другой богатый меценат – Николай Тарасов – театр точно не выжил бы, и все это прекрасно понимали.

А городская молва приписывала Савве Морозову особняк на Воздвиженке, выполненный в виде мавританского замка. В частности, критик А.Февральский, рассказывая об истории театра Пролеткульта, разместившегося здесь при новой власти, писал, что «на верхней части стен, не закрытой полотнищами, виднелись лепные украшения бывшего особняка Саввы Морозова».

В действительности этот особняк принадлежал Арсению Абрамовичу Морозову, и к Савве Тимофеевичу никакого отношения не имел.

«Скучный и огромный мавзолей»

Его дом в Москве, на Спиридоновке был достопримечательностью, а появление его – событием. Искусствовед князь Щербатов писал: «Интересным явлением был вновь выстроенный дворец, огромный, необычайно роскошный, в англо-готическом стиле, на Спиридоновке – богатейшего и умнейшего из купцов Саввы Тимофеевича Морозова… крупнейшего мецената. Я с отцом поехал на торжественное открытие этого нового московского «чуда», водруженного на месте снесенного прелестного особняка знаменитой семьи Аксаковых, светоча русской старой культуры.

На этот вечер собралось все именитое купечество. Хозяйка, Зинаида Григорьевна Морозова, бывшая ткачиха…

Тут я увидал и услышал впервые молодого в то время, еще довольно застенчивого Шаляпина, тогда только восходившего светилу, и Врубеля, исполнившего в готическом холле отличную скульптуру из темного дуба, и большой витро «Фауст с Маргаритой среди цветов»».

Правда, Горькому здесь не понравилось: «Внешний вид… дома на Спиридоновке напоминал мне скучный и огромный мавзолей, зачем-то построенный не на кладбище, а в улице. Дверь отворял большой усатый человек в костюме черкеса, с кинжалом у пояса; он казался совершенно лишним или случайным среди тяжелой московской роскоши и обширного вестибюля…

Внизу – гостиная чудесно расписана Врубелем, холодный и пустынный зал с колоннами розоватого мрамора, огромная столовая, с буфетом, мрачным, как модель крематориума, и во всех комнатах – множество богатых вещей разнообразного характера и одинакового назначения: мешать человеку свободно двигаться.

В спальне хозяйки – устрашающее количество севрского фарфора: фарфором украшена широкая кровать, из фарфора рамы зеркал, фарфоровые вазы и фигурки на туалетном столе и по стенам, на кронштейнах. Это немножко напоминало магазин посуды».

«Это был нелепо парадный дом», – писал про особняк историк русского купечества и сам предприниматель Михаил Бурышкин.

Зато Шаляпину здесь нравилось.

Авиаторы, корзинщики, часовщики

Восхищала современников усадьба в подмосковном Одинцове, выстроенная архитектором Федором Шехтелем. Краевед Н.Чулков вспоминал: «Одинцово – как усадьба фабрикантов Морозовых – в моей памяти запечатлелось с далеких довоенных времен. Однажды летом 1936 года мы, детвора, собирая землянику по склонам Сукромского оврага, вышли на берег Рожаи и перед нами возник на противоположном берегу реки во всем своем великолепии сказочный дворец. Кто-то знавший и бывавший здесь ранее сказал: «Дворец Саввы Морозова».

В лучах яркого июньского солнца мне показался дворец плывущим кораблем. Это первое впечатление видения плывущего корабля не покидает меня и теперь, спустя полвека, когда я вижу «Морозовский дворец»».

Савва и в этих местах прославился меценатством – поддерживал кустарей из Голицына, расположенного неподалеку. Здесь, не без его участия в 1891 году была открыта первая корзиночная мастерская. Кроме того, он оплачивал обучение кустарей, помогал им налаживать сбыт – а кроме корзинок здесь производили плетеную мебель и даже промышленные контейнеры для переноса угля.

Он же устроил в Голицыне кустарный музей. Английские учителя, случившиеся здесь уже после смерти мецената, в 1911 году, оставили восхищенный отзыв: «Такая выставка по качеству и художественности изделий сделала бы честь любой стране».

Он же помогал и кустарям-часовщикам. Один из местных жителей писал: «К моим детским воспоминаниям относятся наблюдения за часовыми мастерами, которые сидели в своих избах у окон вместе с женами и детьми и делали часы». Обучались же здешние часовые мастера в Германии.

Действовал тут и крестьянский театр – вещь по тем временам удивительная. Декорации для него делал знаменитый Валентин Поленов. А среди зрителей однажды был замечен сам Лев Толстой. Конечно, без участия Саввы Морозова все это было бы немыслимо.

Назначал призы в полтысячи рублей модным в то время авиаторам – они на скорость состязались, кто быстрее прилетит. А вот Ивану Цветаеву, пришедшему просить денег на музей изящных искусств – отказал.

Почему? Кто ж его знает. Может, просто был не в настроении.

Фабрикант-большевик

Кстати, предпринимателем он был не менее увлеченным, чем меценатом. Один из инженеров Никольской мануфактуры, принадлежавшей Савве Тимофеевичу, так расписывал хозяина этого производства: «Возбужденный, суетливый, он бегал вприпрыжку с этажа на этаж, пробовал прочность пряжи, засовывал руку в самую гущу шестеренок и вынимал ее оттуда невредимой, учил подростков, как надо присучивать оборванную нитку». А газеты называли Савву Тимофеевича «купеческим воеводой».

И при всем при этом основным объектом его спонсорства были революционеры. Они, не стесняясь, приходили в особняк на Спиридоновке, требовали все больше денег, вероятно, шантажировали своего благодетеля. Савва Морозов финансировал газету «Искра» и другие большевистские издания, лично доставлял на собственные фабрики нелегальную литературу, в собственном доме скрывал от полиции революционеров Баумана и Красина.

Видимо, с годами коммерсант и революционный спонсор окончательно запутался. Он неожиданно для всех знакомых стал инициатором движения российских фабрикантов против забастовщиков. Уже в то время он был не здоров. Горький вспоминал о Савве Тимофеевиче: «Как-то осенью, дождливым днем, он сидел у меня в комнате гостиницы «Княжий двор», молча пил крепкий чай и назойливо стучал пальцами по столу. Дождь хлестал в окно, по стеклам текли потоки воды, было очень скучно, казалось, что вот стекла размоет, вода хлынет в комнату и потопит нас.

– Что с тобой? – спросил я.

– Сплю плохо, – неохотно ответил Савва, сморщив лицо. – Вижу дурацкие сны. Недавно видел, что меня схватили на улице какие-то люди и бросили в подвал, а там – тысячи крыс, крысиный парламент какой-то. Сидят крысы на кадках, ящиках, на полках и человечески разговаривают. Но так, знаешь, что каждое отдельное слово растягивается минут на пять, и эта медленность – невыносима, мучительна. Как будто все крысы знают страшную тайну и должны сказать ее, но – не могут, боятся. Отчаянно глупый сон, а проснулся я в дикой тревоге, весь в поту».

Консилиум, состоящий из виднейших психиатров страны, вынес вердикт: «Тяжелое общее нервное расстройство, выражавшееся то в чрезмерном возбуждении, беспокойстве, бессоннице, то в подавленном состоянии, приступах тоски и прочее».

И, как апофеоз – самоубийство в 1905 году в Каннах. Савву Морозова обнаружили мертвым в гостиничном номере. На полу валялась записка: «В смерти моей прошу никого не винить».

По мнению ряда исследователей, это самоубийство было инсценировано.

112 лет назад, 26 мая 1905 г. случилось событие, из-за которого историки спорят до сих пор: крупнейший российский промышленник и меценат Савва Морозов был найден в его гостиничном номере в Каннах с простреленной грудью. До сих пор нет ответа на вопрос, было ли это суицидом или убийством. О Морозове написаны сотни статей и книг, а вот о его семье известно гораздо меньше. Судьбы вдовы промышленника и его детей сложились не менее драматично, чем его собственная, что заставляло суеверных людей говорить о злом роке, преследовавшем эту семью.

Похороны Саввы Морозова состоялись 29 мая 1905 г. в Москве на Рогожском кладбище. В похоронной процессии участвовало около 15 тысяч человек – все, кроме той женщины, которую он в последние годы любил и в чьей причастности к его смерти многие не сомневались. На похоронах не было актрисы Марии Андреевой, сыгравшей роковую роль в жизни Морозова. Говорили, что из-за нее он даже хотел развестись с женой, на которой женился по большой любви.

Зинаиду Григорьевну Савва увел у собственного племянника. За Сергея Викуловича Морозова она вышла замуж в 17 лет, но брак оказался несчастливым. Савва Тимофеевич влюбился в нее с первого взгляда, из-за их романа разразился скандал: Морозовы были старообрядцами, и развод для них считался недопустимым. Но Зинаида Григорьевна презрела традиции, развелась с мужем и вышла замуж за Савву Морозова.

Вместе они прожили 19 лет, у них родилось четверо детей, и брак был счастливым до тех пор, пока промышленник не увлекся актрисой Марией Андреевой. Зинаида Григорьевна не могла простить ему ни этой любви, ни увлечения революционными идеями, ни финансирования большевиков. По Москве поползли слухи о сумасшествии Саввы Тимофеевича. В 1905 г. Морозовы отстранили Савву от управления компанией и отправили на курорт за границу. Супруга его сопровождала и находилась в соседнем помещении в тот роковой день, когда прозвучал выстрел. По ее свидетельству, она видела убегавшего из комнаты мужа человека.

После смерти Саввы Морозова вдова унаследовала его состояние, но распоряжаться им так же, как муж, не захотела. «Князь Павел Долгорукий сказал, что приехал ко мне по поручению партии, наговорил кучу любезностей о моём уме и прочем, и как им будет лестно, если я запишусь в их партию. Я поблагодарила князя за честь, которую мне сделали, но я, по своему свободомыслию, ни в какую партию не пойду, так как не люблю рамок, и потом, я – богатая женщина, и когда будут у меня просить на дела партии, мне будет трудно отвечать, что у меня денег нет, и, кроме того, я совсем не симпатизирую кадетам», – говорила вдова.

В 1907 г. она снова вышла замуж – за своего давнего поклонника, градоначальника Москвы, генерала Рейнбота. Впрочем, многие считали этот союз заключенным по расчету: генерал получил материальную стабильность, а вдова – дворянство и возможность быть принятой в высшем обществе. Их брак распался в 1916 г. по инициативе Зинаиды Григорьевны. Ее мужа обвинили в казнокрадстве, затем последовала скандальная отставка и долгий судебный процесс. Жена наняла лучших адвокатов, и Рейнбот был помилован, но отношения в семье испортились, и они расстались.

На самом деле с гибелью Саввы Морозова неприятности для его родных только начались. После революции практически все члены семьи пострадали. Морозова-Рейнбот избежала репрессий, но лишилась всех своих имений и была вынуждена доживать свой век на съемной даче в поселке Ильинском, распродавая личные вещи. Все ее имущество было национализировано. В ее загородной усадьбе в Горках позже поселился Ленин. В 1947 г. Зинаида Григорьевна скончалась в забвении и бедности, пережив многих из рода Морозовых. «Как все-таки со всеми нами жестоко распорядилась жизнь!» – сказала она незадолго до смерти.

К детям Саввы Морозова судьба тоже не была благосклонна. Старший сын Тимофей пытался заниматься расследованием обстоятельств гибели своего отца, но вскоре был арестован. В 1921 г. его приговорили к смертной казни и расстреляли (по другим сведениям – он погиб во время гражданской войны в 1919 г.). Младшего сына Савву отправили в ГУЛАГ, а затем выслали из страны (точных сведений о нем тоже не сохранилось).

Дочь Мария была признана душевнобольной и погибла при странных обстоятельствах в психиатрической лечебнице. Избежать трагической судьбы удалось только младшей дочери Елене – после революции она смогла выехать в Бразилию.

А версии по поводу гибели Саввы Морозова историки обсуждают до сих пор:

"В Морозове чувствуется сила не только денег. От него миллионами не пахнет. Это русский делец с непомерной нравственной силищей".
Н.Рокшин, московский журналист

"Новые русские" звучит обидно. Народная молва рисует нуворишей, бездуховных богачей-самодуров, которым, как они не тужься, не допрыгнуть до просвященного купечества начала века.

Легендарный московский предприниматель Савва Тимофеевич Морозов изо всех сил пытался перестроиться, стать в доску духовным, тонко чувствующим, понимающим искусство, способным жертвовать собой. В конце концов, он покончил самоубийством. История его жизни приводит к задорным в своей полемичности выводам: людям, зарабатывающим деньги, просто необходимо быть бездуховными и циничными и иметь узкий кругозор - иначе они как класс вымрут. За ради общественного же блага им надо запретить посещать музеи и театры, и упаси их Бог влюбляться в актрис.

В начале XX века верхушку московского купечества составляли два с половиной десятка семей - семь из них носили фамилию Морозовы. Самым именитым в этом ряду считался крупнейший ситцевый фабрикант Савва Тимофеевич Морозов.

О точных размерах морозовского капитала сегодня можно только догадываться. "Т-во Никольской мануфактуры Саввы Морозова, сын и Ко" входило в тройку самых прибыльных производств России. Одно жалование Саввы Ивановича (он был всего лишь директором, а владельцем мануфактуры была его мать) составляло 250 тысяч рублей в год. Для сравнения: тогдашний министр финансов Сергей Витте получал в десять раз меньше (и то большую часть суммы Александр III доплачивал "незаменимому" Витте из своего кармана).

Савва принадлежал к поколению "новых" московских купцов. В отличие от своих отцов и дедов, родоначальников семейного бизнеса, молодые купцы имели прекрасное европейское образование, художественный вкус, разнообразные интересы. Духовные и социальные вопросы занимали их ничуть не меньше проблемы зарабатывания денег.

Начал семейное дело дед и тезка Саввы - хозяйственный мужик Савва Васильевич Морозов.

Забронированное место на тот свет

"Савва сын Васильев" родился крепостным, но сумел пройти все ступени мелкого производителя и стать крупнейшим текстильным фабрикантом. Предпримчивый крестьянин Владимирской губернии открыл мастерскую, выпускавшую шелковые кружева и ленты. На единственном станке работал сам и сам же пешком ходил в Москву, за 100 верст, продавать товар скупщикам. Постепенно он перешел на суконные и хлопчатобумажные изделия. Ему везло. Увеличению доходов способствовала даже война 1812 года и разорение Москвы. После того, как в первопрестольной сгорели несколько столичных фабрик, был введен благоприятный таможенный тариф, и начался подъем хлопчатобумажной промышленности.

За 17 тысяч рублей - огромные по тем временам деньги - Савва получил "вольную" от дворян Рюминых, и вскоре бывший крепостной Морозов был зачислен в московские купцы первой гильдии.

Дожив до глубокой старости, Савва Васильевич так и не одолел грамоты, однако это не мешало ему отлично вести дела. Своим сыновьям он завещал четыре крупные фабрики, обединенные названием "Никольская мануфактура". Старик позаботился устроить потомков даже на том свете: рядом с его могилой на Рогожском кладбище стоит белокаменный старообрядческий крест с надписью, уже потускневшей от времени: "При сем кресте полагается род купца первой гильдии Саввы Васильевича Морозова".

Сегодня там лежит четыре поколения Морозовых.

Его именем назвали стачку

"Т-во Никольской мануфактуры Саввы Морозова, сын и Ко" располагалось в Покровском уезде Владимирской губернии. Делами здесь до середины 40-х годов XIX века заправлял сам Савва Васильевич, а затем его младший сын Тимофей.

Ловкий и оборотистый наследник взялся за дело засучив рукава. Он решил взять под свой контроль весь производственный цикл: чтобы не зависеть от импортных поставок, он скупал земли в Средней Азии и начал разводить там хлопок, модернизировал оборудование, заменил английских специалистов на молодых выпускников Императорского технического училища.

В московских деловых кругах Тимофей Саввич пользовался огромнейшим авторитетом. Он первым получил почетное звание мануфактур-советника, был избран гласным Московской городской думы, председателем Московского биржевого комитета и Купеческого банка, членом правления Курской железной дороги.

В отличие от своего отца, Тимофей был обучен грамоте и, хотя сам "университетов не заканчивал", часто жертвовал довольно крупные суммы на учебные заведения и на издательские дела. Что не мешало ему быть настоящим, как тогда говорли, "кровососом": заработную плату своим рабочим он постоянно снижал, изводил их бесконечными штрафами. И вообще считал строгость и жесткость в обращении с подчиненными лучшим способом управления.

Порядки на манафактуре напоминали удельное княжество. Здесь была даже своя полиция. В кабинете хозяина никто не имел права сидеть, кроме него - как бы долго не длились доклады и совещания. Сто лет спустя таким же образом развлекался нынешний президент Айзербайджана Гейдар Алиев.

7 января 1885 года на Никольской мануфактуре разразилась забастовка рабочих, позднее описанная во всех отечественных учебниках истории как "Морозовская стачка". Длилась она две недели. Кстати, это было первые организованное выступление рабочих. Когда судили зачинщиков волнений, Тимофея Морозова вызвали в суд свидетелем. Зал был переполнен, атмосфера накалена до предела. Гнев публики вызвали не подсудимые, а хозяин фабрики.

Савва Тимоффевич вспоминал тот суд: "В бинокли на него смотрят, как в цирке. Кричат:"Изверг! Кровосос!". Растерялся родитель. Пошел на свидетельское место, засуетился, запнулся на гладком паркете - и затылком об пол, как нарочно перед самой скамьей подсудимых. Такой в зале поднялся глум, что председателю пришлось прервать заседание."

После суда Тимофей Саввич месяц пролежал в горячке и встал с постели совсем другим человеком - состарившимся, озлобившимся. О фабрике и слышать не хотел: "Продать ее, а деньги - в банк". И только железная воля его жены спасла мануфактуру от продажи. Производственные дела Тимофей Морозов отказался вести напрочь: переписал имущество на жену, так как старший сын, по его разумению, был молод и горяч.

Родом из домостроя

Семья Морозовых была старообрядческая и очень бо

гатая. Особняк в Большом Трехсвятительском переулке имел зимнюю оранжерею и огромный сад с беседками и цветниками.

Будущий капиталист и вольнодумец воспитывался в духе религиозного аскетизма, в исключительной строгости. В семейной молельне ежедневно служили священнники из Рогожской старообрядческой общины. Чрезвычайно набожная хозяйка дома, Мария Федоровна, всегда была окружена приживалками. Любой ее каприз был законом для домочадцев.

По субботам в доме меняли нательное белье. Братьям, старшему Савве и младшему Сергею, выдавалась только одна чистая рубаха, которая обычно доставалась Сереже - маминому любимчику. Савве приходилось донашивать ту, что снимал с себя брат. Более чем странно для богатейшей купеческой семьи, но это было не единственное чудачество хозяйки. Занимая двухэтажный особняк в 20 комнат, она не пользовалась электрическим освещением, считая его бесовской силой. По этой же причине не читала газет и журналов, чуралась литературы, театра, музыки. Боясь простудиться, не мылась в ванне, предпочитая пользоваться одеколонами. И при этом держала домашних в кулаке так, что они рыпнуться не смели без ее дозволения.

Тем не менее, перемены неумолимо вторгались в эту прочно устоявшуюся старообрядческую жизнь. В морозовской семье уже были гувернантки и гувернеры, детей - четверых сыновей и четырех дочерей - обучали светским манерам, музыке, иностранным языкам. Применялись при этом веками испытанные "формы воспитания" - за плохие успехи в учебе юную купеческую поросль нещадно драли.

Савва не отличался особым послушанием. По его собственным словам, еще в гимназии он научился курить и не верить в Бога. Характер у него был отцовский: решения принимал быстро и навсегда.

Он поступил на физико-математический факультет Московского университета. Там серьезно изучал философию, посещал лекции по истории В.О.Ключевского. Потом продолжил образование в Англии. Изучал химию в Кембридже, работал над диссертацией и одновременно знакомился с текстильным делом. В 1887-м, после морозовской стачки и болезни отца, вынужден был вернуться в Россию и принять управление делами. Было Савве тогда 25 лет.

Вплоть до 1918 года Никольская мануфактура была паевым предприятием. Главным и основным пайщиком мануфактуры была мать Саввы Мария Федоровна: ей принадлежало 90% паев.

В делах производственных Савва не мог не зависеть от матери. По сути он был совладельцем-управляющим, а не полноправным хозяином. Но "Савва Второй" не был бы сыном своих родителей, не унаследуй он от них неуемную энергию и большую волю. Сам о себе говорил: "Если кто станет на моей дороге, перейду и не сморгну".

Пришлось мне попотеть, - вспоминал потом Савва Тимофеевич. - Оборудование на фабрике допотопное, топлива нет, а тут конкуренция, кризис. Надо было все дело на ходу перестраивать.

Он выписал из Англии новейшее оборудование. Отец был категорически против - дорого, но Савва переломил отставшего от жизни папеньку. Старику претили нововведения сына, но в конце концов он сдался: на манафактуре были оменены штрафы, изменены расценки, построены новые бараки. Тимофей Саввович топал на сына ногами и ругал его социалистом.

А в добрые минуты, совсем уж старенький - гладит меня, бывало, по голове и приговаривал: "Эх, Саввушка, сломаешь ты себе шею".

Но до осуществления тревожного пророчества было еще далеко.

Дела в Товариществе шли блестяще. Никольская мануфактура занимала третье место в России по рентабельности. Морозовские изделия вытесняли английские ткани даже в Персии и Китае. В конце 1890-х годов на фабриках было занято 13,5 тысяч человек, здесь ежегодно производилось около 440 тысяч пудов пряжи, почти два миллиона метров ткани.

Втайне Мария Федоровна гордилась сыном - Бог не обделил его ни умом, ни хозяйской сметкой. Хотя и сердилась, когда Савва распоряжался сначала по-своему, как считал нужным, и лишь затем подходил: "Вот, мол, маменька, разрешите доложить..."

Звездный шлейф

Помимо своих производственных побед, Савва одержал одну скандальную победу на любовном фронте. В Москве он наделал много шума, влюбившись в жену своего двоюродного племянника Сергея Викуловича Морозова - Зинаиду. Ходили слухи, что Сергей Викулович взял ее из ткачих на одной из морозовских фабрик. По другой версии, она происходила из купеческого рода Зиминых, и ее отец, богородский купец второй гильдии Григорий Зимин, был родом из Зуева.

В России развод не одобрялся ни светской, ни церковной властью. А для старообрядцев, к которым принадлежали Морозовы, это было не просто дурно - немыслимо. Савва пошел на чудовищный скандал и семейный позор - свадьба состоялась.

Морозовым везло на властных, надменных, умных и очень честолюбивых жен. Зинаида Григорьевна лишь подтверждает это утверждение. Умная, но чрезвычайно претенциозная женщина, она тешила свое тщеславие способом, наиболее понятным купеческому миру: обожала роскошь и упивалась светскими успехами. Муж потворствовал всем ее прихотям.

Газеты подробно комментировали помпезное открытие нового морозовского особняка (Спиридоновка,5 - здесь сегодня устраивает приемы МИД) который сразу же окрестили "московским чудом". Дом необычного стиля - сочетание готических и мавританских элементов, спаянных пластикой модерна - сразу же стал столичной достопримечательностью.

Личные апартаменты Зинаиды Григорьевны были обставлены роскошно и эклектично. Спальня "Ампир" из карельской березы с бронзой, мраморные стены, мебель, покрытая голубым штофом. Аппартаменты напоминали магазин посуды, количество севрского фарфора пугало: из фарфора были сделаны даже рамы зеркал, на туалетном столике стояли фарфоровые вазы, по стенам и на кронштейнах висели крохотные фарфоровые фигурки.

Кабинет и спальня хозяина выглядели здесь чуждо. Из украшений - лишь брозовая голова Ивана Грозного работы Антокольского на книжном шкафу. Пустые эти комнаты напоминали жилище холостяка.

Вообще, матушкины уроки не пропали даром. По отношению к себе Савва Морозов был крайне неприхотлив, даже скуп - дома ходил в стоптанных туфлях, на улице мог появиться в заплатанных ботинках. В пику его непритязательности, мадам Морозова старалась иметь тол

ко "самое-самое": если туалеты, то самые немыслимые, если курорты, то самые модные и дорогие.

Доходило до курьеза. На открытии Нижегородской ярмарки Савва Тимофеевич как председатель ярмарочного биржевого комитета принимал императорскую семью. В ходе торжественной церемонии ему высказали замечание, что шлейф платья его жены длиннее, чем у венценосной особы.

Савва на женины дела смотрел сквозь пальцы: обоюдная бешеная страсть скоро переросла в равнодушие, а потом и в совершенное отчуждение. Они жили в одном доме, но практически не общались. Не спасли этот брак даже четверо детей.

Хваткая, с вкрадчивыми взглядом и надменный лицом, комплексовавшая из-за своего купечества, и вся увешанная жемчугами, Зинаида Григорьевна сверкала в обществе и пыталась превратить свой дом в светский салон. У нее "запросто" бывала сестра царицы, жена московского генерал-губернатора великая княгиня Елизавета Федоровна. Чередой шли вечера, балы, приемы... Морозова была постоянно окружена светской молодежью, офицерами. Особым ее вниманием пользовался А.А.Рейнбот, офицер Генерального штаба, блестящий ухажер и светский лев.

Позднее он получил генеральский чин за борьбу с революционным движением. А через два года после смерти Саввы Тимофеевича обвенчался с Зинаидой Григорьевной. Надо думать, ее тщеславие было удовлетворено: она стала потомственной дворянкой.

Роковая тезка

Ведя строгий счет каждому целковому, Савва не скупился на тысячные расходы ради хорошего, по его мнению, дела. Он давал деньги на издание книг, жертвовал Красному кресту, но его главный подвиг - финансирование МХАТа. Только строительство здания театра в Камергерском переулке обошлось Морозову в 300 тысяч рублей.

В 1898 году МХАТ поставил спектакль "Царь Федор Иоанович" по пьесе Алексея Толстого. Савва Морозов, случайно заехав вечером в театр, пережил глубокое потрясение и с тех пор стал горячим поклонником театра.

Морозов не только щедро жертвовал деньги - он сформулировал основные принципы деятельности театра: сохранять статус общедоступного, не повышать цены на билеты и играть пьесы, имеющие общественный интерес.

Савва Тимофеевич был натурой увлекающейся и страстной. Недаром побаивалась матушка Мария Федоровна: "Горяч Саввушка!.. увлечется каким-либо новшеством, с ненадежными людьми свяжется, не дай Бог".

Бог не уберег его от актрисы Художественного театра Марии Федоровны Андреевой, по иронии судьбы - тезки его матери.

Жена высокопоставленного чиновника А.А.Желябужского, Андреева не была счастлива в семье. Ее муж встретил другую любовь, но супруги, соблюдая приличия, жили одним домом ради двоих детей. Мария Федоровна находила утешение в театре - Андреева был ее сценический псевдоним.

Став завсегдатаем Художественного театра, Морозов сделался и поклонником Андревой - у нее была слава самой красивой актирисы русской сцены. Завязался бурный роман. Морозов восхищался ее редкостной красотой, преклонялся перед талантом и мчался выполнять любое желание.

Из письма Станиславского Андреевой:

"Отношения Саввы Тимофеевича к Вам - исключительные... Это те отношения, ради которых ломают жизнь, приносят себя в жертву... Но знаете ли, до какого святотатства Вы доходите?.. Вы хвастаетесь публично перед посторонними тем, что мучительно ревнующая Вас Зинаида Григорьевна ищет Вашего влияния над мужем. Вы ради актерского тщеславия рассказываете направо и налево о том, что Савва Тимофеевич, по Вашему настоянию, вносит целый капитал... ради спасения кого-то....

Я люблю ваши ум и взгляды и совсем не люблю вас актеркой в жизни. Эта актерка - ваш главный враг. Она убивает в вас все лучшее. Вы начинаете говорить неправду, перестаете быть доброй и умной, становитесь резкой, бестактной и на сцене, и в жизни".

Мария Федоровна вертела Морозовым, как хотела.

Андреева была женщина истерическая, склонная к авантюрам и приключениям. Только театра ей было мало (а точнее, она была уязвлена несомненной артистической гениальностью Ольги Книппер-Чеховой), ей хотелось театра политического. Она была связана с большевиками и добывала для них деньги. Позже охранка установит, что Андреева собрала для РСДРП миллионы рублей.

"Товарищ феномен", как называл ее Ленин, сумела заставить раскошелиться на нужды революции крупнейшего российского капиталиста. Савва Тимофеевич пожертвовал большевикам значительную часть своего состояния.

При его поддержке издавалась ленинская "Искра", большевистские газеты "Новая жизнь" в Петербурге и "Борьба" в Москве. Он сам нелегально провозил типографские шрифты, прятал у себя наиболее ценных "товарищей", доставлял запрещенную литературу на... собственную фабрику. Именно в кабинете Морозова бдительный конторщик подобрал забытую хозяином "Искру" и доложил "куда следует". Савву Тимофеевича пригласил на беседу сам дядя царя, генерал-губернатор Москвы великий князь Сергей Александрович. Но и его увещевания, очень напоминающие полицейский шантаж, все-таки не достигли цели.

Не следует преувеличивать революционность Саввы Тимофеевича Морозова. Как писал Марк Алданов, "Савва субсидировал большевиков оттого, что ему чрезвычайно опротивили люди вообще, а люди его круга в особенности". Ему, человеку европейского образования, претил старообрядческий уклад. Славянофильство и народничество представлялись ему сентиментальными. Философия Ницше чересчур идеалистической, оторванной от жизни. А вот воззрения социал-демократов под влиянием обожаемой Машеньки и ее будущего гражданского мужа Максима Горького Савва воспринял сочувственно.

Страстная, увлекающаяся, натура во всем идущая "до конца", "до полной гибели всерьез". Рогожин в романе "Идиот" словно списан Достоевским с Морозова - или великий писатель знал сам тип талантливого русского бизнесмена, скучавшего со своими деньгами, сходившего с ума от окружавшей пошлости и тщеславия, и ставившего все в конце концов на женщину и на любовь.

Русский богатей, как только он становится образован, влюбляется в роковую интеллигентку, воплощающую для него культуру, прогресс и страсть одновременно. И тут или он гибнет, не в силах преодолеть маргинальность своего существования, или... становится инт

еллигентом.

Вот в Америке нет неразрешимых противоречий между капиталом и любовью. Там капиталист, Билл Гейтс, к примеру, никогда не влюбится в коммунистку и уж не станет по этому поводу страдать.

"Жалость унижает человека"

Трагедия началась с того, что Станиславский поссорился с Немировичем-Данченко.

А поссорились они из-за артистки Андреевой, которая устроила скандал из-за аартистки Книппер-Чеховой. Гениальную одаренность Ольги Леонардовны Книппер признавали абсолютно все.

Андреевой же давали второстепенные роли - она требовала главных, жаловалась Станиславскому и Морозову на Немировича-Данченко. В конце концов два совладельца театра так возненавидели друг друга, что не могли спокойно разговаривать. Морозов отказался от своего директорства. Вместе со своим близким другом Максимом Горьким и Марией Федоровной он затеял новый театр.

Но тут Андреева и Горький полюбили друг друга. Это открытие было для Саввы тяжелейшим потрясением.

Актер А.А.Тихонов рассказывал об этом так:

"Обнаженная до плеча женская рука в белой бальной перчатке тронула меня за рукав.

Тихоныч, милый, спрячь это пока у себя... Мне некуда положить...

Мария Федоровна Андреева, очень красивая, в белом платье с глубоким вырезом, протянула мне рукопись с горьковской поэмой "Человек". В конце была сделана дарственная приписка - дескать, что у автора этой поэмы крепкое сердце, из которого она, Андреева, может сделать каблучки для своих туфель.

Стоявший рядом Морозов выхвати рукопись и прочел посвящение.

Так... новогодний подарок? Влюбились?

Он выхватил из кармана фрачных брюк тонкий золотой портсигар и стал закуривать папиросу, но не с того конца. Его веснусчатые пальцы тряслись".

Нормальный капиталист (да даже бы батюшка Тимофей Саввович) тут же бросил изменившую ему возлюбленную. Но смена поколений уже произошла: Савва Тимофеевич жил по законам русской литературы, где страдание от любви и потакание стервам и истеричкам почиталось за добродетель. Даже после того, как Андреева и Горький стали жить вместе, Морозов все-равно трепетно о Марие Федоровне заботился. Когда она на гастролях в Риге попала в больницу с перетонитом и была на волосок от смерти, ухаживал за ней именно Морозов. Ей он завещал страхововй полис на случай своей смерти. После гибели Морозова Андреева получила по страховке 100 тысяч рублей.

Было уже начало 1905 года. Разгоралась революция. На Никольской мануфактуре вспыхнула забастовка. Чтобы договориться с рабочими, Морозов потребовал у матери доверенности на ведение дел. Но она, возмущенная его желанием договориться с рабочими, категорически отказалась и сама настояла на удалении сына от дел. А когда он попытался возразить, прикрикнула:" И слушать не хочу! Сам не уйдешь - заставим".

Самоубийца

Круг одиночества неумолимо сжимался. Морозов остался в совершенной изоляции. Талантливый, умный, сильный, богатый человек не мог найти, на что опереться.

Любовь оказалась невозможной и неправдой. Светская жена раздражала. Друзей в своем кругу у него не было, да и вообще среди купцов было невообразимо скучно. Он презрительно называл коллег "волчьей стаей". "Стая" отвечала ему боязливой нелюбовью. Постепенно пришло понимание истинного отношения к нему со стороны "товарищей": большевики видели в нем всего лишь глупую дойную корову и беззастенчиво пользовались его деньгами. В письмах "искреннего друга" Горького сквозил откровенный расчет.

Савва впал в жестокую депрессию. По Москве и поползли слухи о его безумии. Савва Тимофеевич начал избегать людей, много времени проводил в полном уединении, не желая никого видеть. Его жена бдительно следила, чтобы к нему никто не приходил, и изымала поступавшую на его имя корреспонденцию.

По настоянию жены и матери был созван консилиум, который поставил диагноз: тяжелое нервное расстройство, выражавшееся в чрезмерном возбуждении, беспокойстве, бессонице, приступах тоски. Врачи рекомендовали направить "больного" для лечения за границу.

В сопровождении жены Савва Тимофеевич уехал в Канн. Здесь, в мае 1905 года, на берегу Средиземного моря, в номере "Ройяль-отеля", 44-летний ситцевый магнат застрелился. Говорили, что накануне ничто не предвещало трагической развязки - Савва собирался в казино и был в нормальном расположении духа.

Многие обстоятельства этого самоубийства до сих пор не ясны. Существует версия, что виновники гибели Морозова - революционеры, которые начали шантажировать своего "друга". Подобное объяснение имело широкое хождение в дореволюционной Москве и даже попало в мемуары Витте. Так или иначе, но решение уйти из жизни вряд ли было внезапным для Морозова. Незадолго до смерти он застраховал свою жизнь на 100 тысяч рублей. Страховой полис "на предъявителя" он передал Марии Андреевой вместе с собственноручным письмом. По ее словам, в письме "Савва Тимофеевич поручает деньги мне, так как я одна знаю его желания, и что он никому, кроме меня, даже своим родственникам, довериться не может". Значительная часть этих средств была передана "Феноменом" в фонд большевисткой партии.

Большая часть состояния Морозова отошла его жене, которая незадолго до революции продала акции мануфактуры.

"Неугомонный Савва" не сразу нашел покой даже после смерти. Согласно христианским канонам самоубийцу нельзя хоронить по церковным обрядам. Морозовский клан, используя деньги и связи, начал добиваться разрешения на похороны в России. Властям были представлены путаные и довольно разноречивые свидетельства врачей о том, что смерть была результатом "внезапно наступившего аффекта", поэтому ее нельзя рассматривать как обычное самоубийство. В конце концов разрешение было получено. Тело привезли в Москву в закрытом металлическом гробу. На Рогожском кладбище были организованы пышные похороны, а затем поминальный обед на 900 персон.

По столице еще много лет ходила легенда, что в гробу был не Савва Тимофеевич, и что он жив и скрывается где-то в российской глубинке...

Если бы в те времена возник анекдот о "новейших русских" (которые, как известно, не что иное, как раззорившиеся "новые русские"), то главным тому доказательством был бы Савва Тимофеевич Морозов.

Родоначальником мануфактурной промышленной семьи Морозовых был крепостной крестьянин села Зуева Богородского уезда Московской губернии Савва Васильевич Морозов , который родился в 1770 г. в семье старообрядцев. Сначала он работал ткачом на небольшой шелковой фабрике Кононова, получая на хозяйских харчах по 5 рублей ассигнациями в год. В 1797 г. он завел собственную мастерскую, однако в следующие 15 лет его семья ничем особенным не выделялась среди других ткачей. Процветанию Морозовых очень помог великий московский пожар 1812 г., сразу уничтоживший всю столичную ткацкую промышленность. В послевоенные годы в разоренной России ощущался гро­ мадный спрос на льняные и хлопчатобумажные изделия, требования на миткаль и ситец были огромны. Предприятие Морозовых, сориентировавшееся на требование рынка, стало быстро богатеть. Сначала Савва сам носил в Москву свои изделия и продавал их в дома именитых помещиков и обывателей. Потом дело расширилось и пошло настолько хорошо, что примерно в 1820 г. Савве Васильевичу удалось выкупится на волю вместе со всей семьей. Для этого он уплатил своему помещику Гавриле Васильевичу Рюмину баснословную по тем временам сумму в 17 тысяч рублей. К этому времени на Морозовском предприятии уже работало 40 человек. Сделавшись самому себе хозяином, Морозов в 1830 г. основал в городе Богородске небольшую красильню и отбельню, а также контору для раздачи пряжи мастерам и принятия от них готовых тканей. Это заведение послужило началом будущей Богородско- Глуховской хлопчатобумажной мануфактуры. В 1838 г. Савва Васильевич открыл одну из крупнейших в России по размерам Никольскую механическую ткацкую фабрику, которая размещалась в большом многоэтажном каменном корпусе, а через девять лет - в 1847 г. он выстроил рядом огромный прядильный корпус.
В 1842 году он получил потомственное почетное гражданство и купил дом в Рогожской слободе .

Выбор места был неслучаен - Рогожская слобода была районом, в котором жили старообрядцы, и Морозов, происходивший из раскольнической семьи , хотел жить вместе со своими единоверцами.

В 1850 г. уже в очень преклонном возрасте Савва Васильевич отошел от дел и передал управление предприятием сыновьям. Умер он в 1860 г.

Еще в 1837 г. от отца отделился старший сын Елисей Саввич , который открыл в селе Никольском свою красильную фабрику. Он, впрочем, более интересовался религиозными вопросами, поэтому процветание этой ветви Морозовых началось только при его сыне Викуле Елисеевиче . В 1872 г. он выстроил бумагопрядильную фабрику, а в 1882 г. учредил паевое «Товарищество Викула Морозов с сыновьями». Богородское заведение Саввы Васильевича перешло к его сыну Захару. В 1842 г. он перенес его в село Глухово. Постепенно расширяя дело, он в 1847 г. построил механическую ткацкую фабрику, а в 1855 г. утвердил паевое товарищество «Компания Богородско-Глуховской мануфактуры». После его смерти в 1857 г. всеми делами заведовали его сыновья Андрей и Иван Захаровичи, при которых дело еще больше расширилось и расцвело. Потомки Абрама Саввича стали хозяевами Тверской мануфактуры.

Родители Саввы Тимофеевича Морозова

Однако наибольший коммерческий успех и слава выпали на долю младшей ветви Морозовского дома. Основатель ее .
Человек суровый и, по воспоминаниям дочери, Юлии Тимофеевны, необыкновенного ума и энергии, Тимофей был одержим двумя идеями - умножением семейного состояния и сохранением семейных традиций. Любовь во всех ее проявлениях он считал признаком глупости и слабости.
В ноябре 1846 года Тимофей по совету отца женился на купеческой дочери Марии Федоровне Симоновой . Она происходила из семьи казанских татар, принявших православие, но, войдя в клан Морозовых, перешла в старообрядчество - таково было непременное условие Тимофея Саввича. Несмотря на разность воспитания, это был во всех отношениях удачный брак: Мария Федоровна оказалась умной и сильной женщиной и сумела заслужить уважение своего сурового мужа, в том числе и умением держать дом и детей в строгости.

Тимофей Саввич Морозов устроил контору в Твери, но главные усилия сосредоточил на развитии Зуевской фабрики. Эта была мануфактура в полном смысле этого слова, то есть получавшая хлопок и продававшая готовый товар зачастую со своих складов непосредственно потребителю. Тимофей Саввич целиком переоснастил ее английскими станками. Используя новейшее оборудование, высококачественный американский хлопок, импортные красители, он сумел поставить производство таким образом, что оно соответствовало высоким мировым стандартам. Это была одна из самых прибыльных российских компаний, дававшая ежегодно несколько миллионов рублей чистого дохода. Морозов проявил огромную энергию для улучшения производства: приглашал опытных и знающих дело мастеров-англичан и русских инженеров, на свои средства отправлял молодых инженеров на обучение за границу. Село Никольское (ныне это город Орехово-Зуево) напоминало, по словам современников, «удельное княжество Морозовых ». Большинство построек здесь были сделаны Морозовыми, а все 15-тысячное население работало на их предприятиях и всецело зависело от них. Даже полиция содержалась за счет Морозовых.

Для своих рабочих и мастеров Тимофей Саввич был грозным и жестоким хозяином. Он ввел иезуитскую систему штрафов за малейшее нарушение или отступление от установленного регламента. Даже самые примерные рабочие теряли на штрафах до 15% заработка, у остальных вообще не хватало денег на жизнь. Не случайно именно на Зуевской мануфактуре в 1885 г. произошла первая в России организованная стачка рабочих . Последовавший за ней суд, вскрывший страшные злоупотребления хозяев, оказался роковым для Морозова: он отошел от дел, заболел и в 1889 г. умер. Руководство делами перешло к его сыну Савве Тимофеевичу , которого не без основания считают самой яркой и противоречивой фигурой в мире русского предпринимательства тех лет.

Детские и юношеские годы, учеба и женитьба Саввы Морозова

Савва Морозов родился 15 февраля (по новому стилю) 1862 года. Его детские и юношеские годы прошли в Москве в родительском особняке, расположенном в Большом Трехсвятском переулке. Свобода детей в доме ограничивалась молельней и садом, за пределы которого их не пускала вышколенная прислуга. Отца он видел редко, мать, казалось ему, отдавала предпочтение другим детям. Впервые родители проявили к нему интерес, когда Савва был уже подростком: домашние учителя объявили Тимофею Саввичу и Марии Федоровне , что больше ничему Савву научить не могут - мальчик проявляет недюжинные способности к точным наукам и нуждается в серьезном образовании. По окончании в 1881 году гимназии Савва поступил на физико-математический факультет Московского университета, а, прослушав курс, в 1885 году уехал в Англию. В Кембридже Савва Тимофеевич успешно и глубоко изучал химию, собирался защищать здесь диссертацию, но необходимость возглавить семейное дело заставила его вернуться в Россию.

Руководство Саввой Морозовым Никольской мануфактурой

После стачки 1885 года здоровье отца Саввы Морозова стало ухудшаться, и он фактически отошел от дел. По инициативе матери Саввы Тимофеича - Марии Федоровны , из родственников было создано паевое товарищество, техническим директором которого и стал 25-летний талантливый инженер Савва Тимофеевич Морозов , с удовольствием взявшийся за управление мануфактурой.
Став руководителем Никольской мануфактуры , Савва Морозов поспешил уничтожить наиболее вопиющие притеснительные меры, введенные отцом. Он отменил штрафы, построил для рабочих много новых казарм, образцово поставил медицинское обслуживание. Все эти улучшения он провел на правах управляющего.
Однако в подлинном смысле хозяином мануфактуры он никогда не являлся, поскольку большая часть паев после смерти Тимофея Саввича перешли к матери Саввы Тимофеевича, Морозовой Марии Федоровне , женщине очень властной, с большим умом и самостоятельными взглядами. Обладая огромным капиталом, Мария Федоровна никогда не забывала о делах благотворительных, и по масштабам превзошла мужа. Например, в 1908 Мария Федоровна скупила и закрыла все печально известные ночлежные дома в районе Хитровки. На средства Морозовой были построены студенческое общежитие и корпус для лаборатории механической технологии волокнистых веществ Императорского Технического училища (ныне имени Баумана). Свое завещание М. Ф. Морозова составила в 1908, распределив состояние между детьми и внуками и выделив 930 тыс. руб. на благотворительные цели Она умерла в 1911 году в возрасте 80 лет, оставив после себя 29 млн 346 тыс. руб. чистого капитала и увеличив состояние мужа, доставшееся ей по наследству, почти в 5 раз.

Личная жизнь Саввы Морозова

Незадолго до окончания университета Савва известил родителей, что влюбился и собирается женится на разведенной жене своего близкого родственника, Зинаиде Григорьевне Зиминой . Его избранница была совершенно не похожа на покорных, наивных купеческих дочек, с которыми знакомили Савву родители. Это была сильная, обаятельная, страстная и тонко чувствующая женщина с острым умом. Несмотря на попытки родственников отговорить Савву от этого брака, свадьба все таки состоялась. А сразу после окончания университета молодожены отбыли в Англию. После возвращения в Россию для жены по проекту Ф. О. Шехтеля был построен дом на Спиридоновке (ныне Дом приемов МИД России), где на приемах бывал весь цвет тогдашней интеллигенции Москвы. Получить приглашение на прием от Зинаиды Григорьевны почитали за честь самые высокопоставленные лица города. Однако сам Морозов на этих приемах появлялся редко и чувствовал себя лишним. Тяжеловесный и неуклюжий, он не мог органично вписаться в высшее общество. Через несколько лет такой жизни Морозов постепенно охладел к своей супруге и не одобрял ее чрезмерно роскошного образа жизни.

Благотворительная деятельность Саввы Морозова

Громкую известность Савве Морозову принесла его благотворительная деятельность. Кроме того он был большой меценат, и многие культурные начинания тех лет происходили при участии его капиталов. Он, впрочем, имел здесь свои взгляды - давал деньги не всем и не без разбору. К примеру, на создававшийся при деятельном участии Цветаева Музей изящных искусств Морозов не пожертвовал ни копейки. Но зато, не считаясь ни с какими расходами, он поддерживал все, в чем предчувствовал важное влияние на отечественную культуру. В этом смысле показательно его отношение к Московскому художественному театру, в создании которого заслуга Морозова ничуть не меньше, чем Станиславского и Немировича-Данченко. На учреждение театра требовались значительные средства. Их не было ни у Станиславского, ни у Немировича-Данченко. Получив отказ от пра вительства, они стали обращаться к меценатам. Морозов с самого начала в 1898 г. дал на театр 10 тыс. рублей. В 1900 году, когда в деятельности труппы возникли большие осложнения, он выкупил все паи и один взялся финансировать текущие расходы. Его пожертвования стали для театра важнейшим источником средств. В течение трех лет он поддерживал театр на плаву, избавив его руководителей от изматывающих финансовых хлопот и дав им возможность всецело сосредоточиться на творческом процессе. По словам Станиславского, «он взял на себя всю хозяйственную часть, он вникал во все подробности и отдавал театру все свое свободное время». Морозов очень живо интересовался жизнью МХАТа, ходил на репетиции и предрек, «что этот театр сыграет решающую роль в развитии театрального искусства». Под его руководством было перестроено здание и создан новый зал на 1300 мест. Это строительство обошлось Морозову в 300 тыс. рублей, а общая сумма, издержанная им на МХАТ, приблизилась к полумиллиону.

Политическая деятельность Саввы Морозова

В начале XX в. Морозов стал живо интересоваться политикой. В его особняке происходили полулегальные заседания кадетов. Это, впрочем, было еще не удивительно, так как многие крупные промышленники тяготели в то время к конституционным демократам. Но Савва Морозов вскоре перестал удовлетворяться теми половинчатыми реформами, которые они собирались провести в России. Сам он имел гораздо более радикальные взгляды, что и привело его в конце концов к тесному общению с партией большевиков, придерживающейся самой крайней социалистической ориентации. Известно, что Морозов давал деньги на издание «Искры». На его средства были учреждены первые легальные большевистские газеты «Новая жизнь» в Петербурге и «Борьба» в Москве. Все это дало право обвинить Морозова в том, что он «питал революцию своими миллионами» . Морозов делал даже больше: нелегально провозил типографские шрифты, прятал от полиции революционера Баумана и сам доставлял запрещенную литературу на свою фабрику.

Гибель Саввы Морозова

В феврале 1905 года, когда Савва Тимофеевич задумал провести на своей фабрике какие-то крайние преобразования, которые должны были дать рабочим право на часть получаемой прибыли, мать - Мария Федоровна отстранила его от управления. Кроме этого события 9 января 1905 года, вошедшие в историю как «Кровавое воскреснье » стали для него настоящим потрясением. Видимо, все эти обстоятельства стали причиной тяжелого нервного срыва. Морозов начал избегать людей, много времени проводил в уединении, не желая никого видеть. У него начались бессонница, внезапные приступы тоски и навязчивые страхи сумашедствия. А в морозовском роду - хотя это и умалчивалось - было немало потерявших рассудок. Созванный в апреле по настоянию жены и матери консилиум врачей констатировал, что у Саввы Тимофеевича наблюдается «тяжелое общее нервное расстройство», и рекомендовал направить его за границу. Морозов уехал вместе с женой в Канн и здесь в номере «Ройяль-Отеля» 13 мая 1905 года был найден мертвым .

Официальная версия гласила, что это самоубийство, но Зинаида Григорьевна в это не поверила. А сопровождавший в поездке супругов врач с удивлением отметил, что глаза покойного были закрыты, а руки - сложены на животе. У кровати лежал никелированный браунинг, окно в номере было распахнуто. Кроме этого, Зинаида Григорьевна утверждала, что видела в парке убегающего мужчину, но каннская полиция следствия проводить не стала. Впоследствии все попытки выяснить правду о гибели Морозова решительно пресекла его мать Мария Федоровна, якобы сказавшая:«Оставим все как есть. Скандала я не допущу».

В память об ушедшем сыне Мария Федоровна Морозова вместе с сыном Сергеем и дочерью Юлией выделила средства на строительство двух корпусов Старо-Екатерининской больницы, корпуса для нервных больных на 60 кроватей и корпуса родильного дома на 74 кровати (оба сохранились на территории МОНИКИ, бывшая Старо-Екатерининская больница).
Свой вклад в память о муже внесла и вдова Зинаида Григорьевна Морозова , которая построила в Пресненской части Москвы дом дешевых квартир им. Саввы Морозова, затратив на него 70 тыс. руб.
А спустя два года после гибели Саввы Морозова она вышла замуж за московского градоначальника Анатолия Рейнбота.

150 лет назад, 15 февраля 1862 года, родился известный русский промышленник и меценат Савва Тимофеевич Морозов.

Савва Тимофеевич Морозов родился 15 (3 по старому стилю) февраля 1862 года в очень богатой старообрядческой купеческой семье, был потомственным почётным гражданином Москвы. Он принадлежал к одной из самых знаменитых фамилий в истории российского предпринимательства.

Савва Морозов получил хорошее образование: в 1881 году окончил 4-ю московскую гимназию, учился на физико-математическом факультете Московского университета, где посещал лекции Василия Ключевского по истории, а в 1885 году уехал в Англию, в Кембридж, где изучал химию, работал над диссертацией и одновременно знакомился с организацией текстильного дела на английских фабриках.

В 1886 году, после болезни отца, вынужден был вернуться в Россию и принять управление делами . Он возглавил паевое Товарищество Никольской мануфактуры Саввы Морозова сын и К о ", а также Трехгорное пивоваренное товарищество в Москве.

Став руководителем Никольской мануфактуры, Савва Морозов много внимания уделял улучшению социально-бытовых и производственных условий рабочих. Он построил для рабочих новые казармы, образцово поставил медицинское обслуживание. Для престарелых рабочих открылась богадельня. Заботился Морозов и о досуге рабочих — в Никольском на средства фабрикантов был устроен парк для народных гуляний, организовались библиотеки, было заложено здание каменного театра.

В 1888 году Савва Морозов женился на своей разведенной родственнице Зинаиде Григорьевне Зиминой. Для жены Морозов построил на Спиридоновке , тихой аристократической московской улице, барский особняк с садом (ныне Дом приемов МИД России). Особняк был выстроен архитектором Федором Шехтелем в модном в конце XIX века неоготическом стиле.

Дом быстро стал популярным местом. Получить приглашение на прием от супруги Морозова почитали за честь самые высокопоставленные лица города. Сам Морозов не любил эти великосветские салоны, появлялся там редко и чувствовал себя лишним.

В предпринимательских кругах Морозов пользовался огромным влиянием: возглавлял комитет Нижегородской ярмарки, был членом московского отделения Совета торговли и мануфактур и Общества для содействия улучшению и развитию мануфактурной промышленности, был избран выборным Московского биржевого общества и оставался им до конца своей жизни.

В 1892 году "за полезную деятельность и особые труды по ведомству Министерства финансов" Савва Морозов был награжден орденом Св. Анны 3-й степени, в 1896 году он еще раз удостоился одной из высших наград Российской империи - ордена Св. Анны 2-й степени.

Морозов занимался развитием химической отрасли промышленности и на уральских заводах. В начале 1890-х годов он приобрел владения в Пермской губернии, отстроил там заводы и наладил выпуск уксусной кислоты, древесного и метилового спирта, ацетона, денатурата, древесного угля и соли уксусной кислоты. Все эти продукты находили применение в текстильной промышленности.

В народе бродили легенды о несметном богатстве Морозова. При этом он был скромен и непритязателен в быту. Он , занимаясь благотворительностью и жертвуя деньги на строительство приютов и больниц.

Велика была помощь Морозова и национальной культуре. Он был горячим поклонником Московского художественного театра, оказывал ему большую помощь, регулярно вносил пожертвования на строительство и развитие МХТ, заведовал его финансовой частью. Под его руководством было перестроено здание театра и создан новый зал на 1300 мест. Это строительство обошлось Морозову в 300 тысяч рублей, а общая сумма, издержанная им на МХАТ, приблизилась к полумиллиону.

"Этому замечательному человеку суждено было сыграть в нашем театре важную и прекрасную роль мецената, умеющего не только приносить материальные жертвы искусству, но и служить ему со всей преданностью, без самолюбия, без ложной амбиции, личной выгоды", - так отозвался о Савве Морозове Константин Станиславский.

На значке к 10-летию театра было изображение трех его основателей - Станиславского, Немировича-Данченко и Морозова.

В начале XX века Морозов стал живо интересоваться политикой . Он поддерживал отношения с лидерами либерального движения, в его особняке на Спиридоновке происходили полулегальные заседания кадетов. Затем революционные взгляды привели его к тесному общению с партией большевиков. На его деньги издавалась газета "Искра", были учреждены первые легальные большевистские газеты "Новая жизнь" в Петербурге и "Борьба" в Москве, проводились партийные съезды РСДРП. Морозов нелегально провозил на свою фабрику запрещённую литературу и типографские шрифты, в 1905 году прятал от полиции одного из лидеров большевиков Николая Баумана. Дружил с Максимом Горьким, был близко знаком с Леонидом Красиным.

В феврале 1905 года, когда Морозов задумал провести на своей фабрике крайние преобразования, которые должны были дать рабочим право на часть получаемой прибыли, его мать отстранила его от управления, а события 9 января 1905 года, вошедшие в историю как "Кровавое воскресенье", стали для него настоящим потрясением. Кроме того, у Морозова начались проблемы и в семейной жизни из-за его увлечения актрисой Марией Андреевой.

В итоге Савва Морозов фактически отошел от дел, впал в глубокую депрессию и избегал общения. Консилиум, созванный родственниками, поставил ему диагноз: тяжелое нервное расстройство, выражавшееся в чрезмерном возбуждении, беспокойстве и приступах тоски.

По рекомендации врачей Морозов в сопровождении жены уехал в Канн. Здесь, 26 мая 1905 года, на берегу Средиземного моря, в номере "Ройяль-отеля" 44-летний магнат был найден мертвым, с простреленной грудью. Согласно официальной версии, Морозов покончил с собой . Многие обстоятельства этого самоубийства до сих пор не ясны. Говорили, что накануне ничто не предвещало трагической развязки - Морозов собирался в казино и был в нормальном расположении духа.

Савва Морозов не сразу нашел покой после смерти. Согласно христианским канонам, самоубийцу нельзя хоронить по церковным обрядам. Морозовский клан, используя деньги и связи, начал добиваться разрешения на похороны в России. Властям были представлены путаные и довольно разноречивые свидетельства врачей о том, что смерть была результатом "внезапно наступившего аффекта", поэтому ее нельзя рассматривать как обычное самоубийство. В конце концов разрешение было получено. Тело Саввы Морозова привезли в Москву в закрытом металлическом гробу и похоронили на Рогожском кладбище. Надгробие на его могиле выполнил скульптор Николай Андреев, автор известного памятника Николаю Гоголю.

Материал подготовлен на основе информации РИА Новости и открытых источников