НОВЫЙ ДЕНЬ

Христос Воскрес, опять с зарею
Редеет долгой ночи тень,
Опять зажегся над землею,
Для Новой жизни - Новый День.

Еще чернеют чащи бора,
Еще в тени его сырой
Как зеркала стоят озера
И дышат свежестью ночной.

Но с каждым часом приближаясь
Из-за алеющих вершин,
Они заблещут разгораясь
И в тьму лесов и в глубь долин,

Они взойдут в красе желанной
И возвестят с высот Небес,
Что день настал Обетованный,
Что БОГ ВОИСТИНУ ВОСКРЕС!

Иван Бунин

Несказанное, синее, нежное...
Тих мой край после бурь, после гроз
И душа моя - поле безбрежное -
Дышит запахом меда и роз.

Я утих. Годы сделали дело,
Но того, что прошло, не кляну.
Словно тройка коней оголтелая
Прокатилась во всю страну.

Напылили кругом. Накопытили
И умчались под жуткий свист.
А теперь, вот, в лесной обители
Даже слышно, как падает лист.

Колокольчик ли? Дальнее эхо ли? -
Все спокойно впивает грудь.
Стой, душа! Мы с тобой проехали
Через бурный положенный путь…

Сергей Есенин

МОИСЕЙ

Я к людям шел назад с таинственных высот,
Высокие слова в мечтах моих звучали,
Я верил, что толпа надеется и ждет,
Они ж, забыв меня вокруг тельца плясали...

Смотря на этот пир, я понял их и вот
О камни я разбил "ненужные" Скрижали
И проклял навсегда Твой Избранный народ,
Но небыло в душе ни гнева ни печали.

А Ты, о Господи, Ты повелел мне вновь
Скрижали истесать, Ты, для толпы преступной,
Оставил Свой Закон, да будет так: Любовь,
Не смею осуждать, но мне, мне недоступна

Она, -как Ты сказал, так я исполнию все,
Но вечно, как любовь презрение мое,
Она, как Ты сказал, так я исполнию все,
Но вечно, как любовь презрение мое...

Валерий Брюсов

НА ПАСХЕ

Хоть он теперь не богомолен,
Наш заблудившийся народ
И звон умолкших колоколен
Его к молитве не зовет,

Тогда, покорный древним силам,
В распах кладбищенских ворот,
Идет народ к родным могилам,
Идет, идет, идет, идет...

И на могилах теплет свечи
И крошит хлеб, и кормит птиц,
И молится, и чает встречи
С заветным сонмом милых лиц.

Александр Солодовников

Я - ребенок, не родившийся на свет.
Я - безродная душа по кличке "НЕТ".
Я - колючий холодок в душе врача,
Узелок, людьми разрубленный сплеча.

Пусть же будет вам легко, отец и мать,
Жить как все и ничего не понимать.
Все равно я вас люблю сильнее всех,
Даже если вы забыли этот грех.

Иерей Андрей Близнюк

по Пс. 66

О, Боже, о, Боже, будь милостив к нам!
- Ты благослови нас в дни скорбных скитаний…
Подай Свою милость сим грешным рабам,
Твой Лик нереченный яви нам в сияньи!

Познать, чтоб сей Свет всем народам Земли,
Пусть истинный путь он во тьме им укажет,
Спасенье прияв, пусть восхвалят они,
Того, кто в Суде Праведном не откажет.

Теките ж к Творцу Бытия в небытии,
Познав Триединого Сущего Бога,
О, Боже, рабов Твоих благослови,
В Небесный Чертог укажи нам дорогу!

(Н.т.)

БЕЗБОЖНИК

Разрешите безбожнику встать на защиту Креста!
Не взыщите, пожалуйста, если получится грубо.
Потому что для тех, чья душа на две трети пуста,
Символ Вверы становится вроде акульего зуба.

На тесьме, на цепочке таскают его на виду,
Он братается с бусами юной валютной гетеры..
Никого не сужу, не стращаю казнью в аду,
Только здесь богохульства, по моему,
больше, чем Веры.

Вера - вещь сокровенная, веруют
не напоказ,
Крест не может служить побрякушкой
и знаком артельным.
Пусть он к телу живому прильнет, потаенный от глаз,
Ведь не зря на Руси его называют
нательным.

Анненский Иннокентий

Среди миров

Среди миров, в мерцании светил
Одной Звезды я повторяю имя...
Не потому, чтоб я Ее любил,
А потому, что я томлюсь с другими.

И если мне сомненье тяжело,
Я у Нее одной ищу ответа,
Не потому, что от Нее светло,
А потому, что с Ней не надо света.

Полюбил бы я зиму,
Да обуза тяжка...
От неё даже дыму
Не уйти в облака.

Эта резанность линий,
Этот грузный полёт,
Этот нищенский синий
И заплаканный лёд!

Но люблю ослабелый
От заоблачных нег -
То сверкающе-белый,
То сиреневый снег...

И особенно талый,
Когда, выси открыв,
Он ложится усталый
На скользящий обрыв,

Точно стада в тумане
Непорочные сны -
На томительной грани
Всесожженья весны. 1909

Весенний романс
Ещё не царствует река,
Но синий лёд она уж топит;
Ещё не тают облака,
Но снежный кубок солнцем допит.

Через притворенную дверь
Ты сердце шелестом тревожишь...
Ещё не любишь ты, но верь:
Не полюбить уже не можешь...

Аверинцев. Из духовных стихов
***
Неотразимым острием меча,
Отточенного для последней битвы,
Да будет слово краткое молитвы
И ясным знаком – тихая свеча.

Да будут взоры к ней устремлены
В тот недалекий, строгий час возмездья,
Когда померкнут в небесах созвездья
И свет уйдет из солнца и луны.

Ахматова Анна. Ива.
И дряхлый пук дерев
Пушкин

А я росла в узорной тишине,
В прохладной детской молодого века.
И не был мил мне голос человека,
А голос ветра был понятен мне.
Я лопухи любила и крапиву,
Но больше всех серебряную иву.
И, благодарная, она жила
Со мной всю жизнь, плакучими ветвями
Бессонницу овеивала снами.
И - странно!- я ее пережила.
Там пень торчит, чужими голосами
Другие ивы что-то говорят
Под нашими, под теми небесами.
И я молчу... Как будто умер брат.

***
Я научилась просто, мудро жить,
Смотреть на небо и молиться Богу,
И долго перед вечером бродить,
Чтоб утомить ненужную тревогу.

Когда шуршат в овраге лопухи
И никнет гроздь рябины желто-красной,
Слагаю я веселые стихи
О жизни тленной, тленной и прекрасной.

Я возвращаюсь. Лижет мне ладонь
Пушистый кот, мурлыкает умильней,
И яркий загорается огонь
На башенке озерной лесопильни.

Лишь изредка прорезывает тишь
Крик аиста, слетевшего на крышу.
И если в дверь мою ты постучишь,
Мне кажется, я даже не услышу.

Анна Ахматова

Подумаешь тоже работа, -
Беспечное это житьё:
Подслушать у музыки что-то
И выдать шутя за своё.

И чьё-то весёлое скерцо
В какие-то строки вложив,
Поклясться, что бедное сердце
Так стонет средь блещущих нив.

А после подслушать у леса,
У сосен, молчальниц на вид,
Пока дымовая завеса
Тумана повсюду стоит.

Налево беру и направо
И даже, без чувства вины,
Немного у жизни лукавой
И всё - у ночной тишины.

Ахматова Анна

Как белый камень в глубине колодца,
Лежит во мне одно воспоминанье,
Я не могу и не хочу бороться:
Оно - мученье и оно страданье.

Мне кажется, что тот, кто близко взглянет
В мои глаза его увидит сразу.
Печальней и задумчивее станет
Внимающего скорбному рассказу.

Я ведаю, что боги превращали
Людей в предметы, не убив сознанья,
Чтоб вечно жили дивные печали.
Ты превращен в мое воспоминанье.

Ахмадулина Белла
ПАМЯТЬ

В час, когда осень щедра на дожди
и лихорадка осину колотит,
глянешь - а детство блестит позади
кроткой луною, упавшей в колодец.

Кажется - вовсе цела и ясна
жизнь, что была же когда-то моею.
Хрупкий узор дорогого лица
время сносило, как будто монету.

Мой - только памяти пристальный свет,
дар обладания тем, чего нет.

Евгений Баратынский
* * *
Болящий дух врачует песнопенье.
Гармонии таинственная власть
Тяжелое искупит заблужденье
И укротит бунтующую страсть.
Душа певца, согласно излитая,
Разрешена от всех своих скорбей;
И чистоту поэзия святая
И мир отдаст причастнице своей.<1834>

Премудрость Вышняго Творца

Премудрость Вышняго Творца
Не нам исследовать и мерить:
В смиреньи сердца надо верить
И терпеливо ждать конца.

Александр Блок
ГАМАЮН, ПТИЦА ВЕЩАЯ
(картина В. Васнецова)

На гладях бесконечных вод,
Закатом в пурпур облеченных,
Она вещает и поет,
Не в силах крыл поднять смятенных...
Вещает иго злых татар,
Вещает казней ряд кровавых,
И трус, и голод, и пожар,
Злодеев силу, гибель правых...
Предвечным ужасом объят,
Прекрасный лик горит любовью,
Но вещей правдою звучат
Уста, запекшиеся кровью!..

* * *
Миры летят. Года летят. Пустая
Вселенная глядит в нас мраком глаз.
А ты, душа, усталая, глухая,
О счастии твердишь, - который раз?

Что счастие? Вечерние прохлады
В темнеющем саду, в лесной глуши?
Иль мрачные, порочные услады
Вина, страстей, погибели души?

Что счастие? Короткий миг и тесный,
Забвенье, сон и отдых от забот...
Очнешься - вновь безумный, неизвестный
И за сердце хватающий полет...

Вздохнул, глядишь - опасность миновала...
Но в этот самый миг - опять толчок!
Запущенный куда-то, как попало,
Летит, жужжит, торопится волчок!

И уцепясь за край скользящий, острый,
И слушая всегда жужжащий звон, -
Не сходим ли с ума мы в смене пестрой
Придуманных причин, пространств, времен...

Когда ж конец? Назойливому звуку
Не станет сил без отдыха внимать...
Как страшно всё! Как дико! - Дай мне руку,
Товарищ, друг! Забудемся опять.2 июля 1912

* * *
Ветер принес издалёка
Песни весенней намек,
Где-то светло и глубоко
Неба открылся клочок.

В этой бездонной лазури,
В сумерках близкой весны
Плакали зимние бури,
Реяли звездные сны.

Робко, темно и глубоко
Плакали струны мои.
Ветер принес издалёка
Звучные песни твои.
29 января 1901

* * *
О доблестях, о подвигах, о славе
Я забывал на горестной земле,
Когда твое лицо в простой оправе
Передо мной сияло на столе.

Но час настал, и ты ушла из дому.
Я бросил в ночь заветное кольцо.
Ты отдала свою судьбу другому,
И я забыл прекрасное лицо.

Летели дни, крутясь проклятым роем.,
Вино и страсть терзали жизнь мою...
И вспомнил я тебя пред аналоем,
И звал тебя, как молодость свою...

Я звал тебя, но ты не оглянулась,
Я слезы лил, но ты не снизошла;
Ты в синий плащ печально завернулась,
В сырую ночь ты из дому ушла.

Не знаю, где приют своей гордыне
Ты, милая, ты, нежная, нашла...
Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий,
В котором ты в сырую ночь ушла...

Уж не мечтать о нежности, о славе,
Все миновалось, молодость прошла!
Твое лицо в его простой оправе
Своей рукой убрал я со стола.30 декабря 1908

Иосиф Бродский
****
Моя свеча, бросая тусклый свет,
в твой темный мир осветит бездорожье.
А тень моя, перекрывая свет,
там, за спиной, уходит в царство Божье.

И где б ни лег твой путь: в лесах, меж туч
- везде живой огонь тебя окликнет.
Чем дальше ты уйдешь - тем дальше луч,
тем дальше луч и тень твоя проникнет!

Пусть далека, пусть даже не видна,
пусть изменив - назло стихам приметам, -
но будешь ты всегда озарена
пусть слабым, но неповторимым светом.

Пусть гаснет пламя! Пусть смертельный сон
огонь предпочитает запустенью.
Но новый мир твой будет потрясен
лицом во тьме и лучезарной тенью.
1965

Из "Литовского дивертисмента"
Dominikanaj *

Сверни с проезжей части в полу-
слепой проулок и, войдя
в костел, пустой об эту пору,
сядь на скамью и, погодя,

в ушную раковину Бога,
закрытую для шума дня,
шепни всего четыре слога:
- Прости меня.
______ 1971
ћ Доминиканцы (лит.) - костел в Вильнюсе.

Иван Бунин
* * *
В пустом, сквозном чертоге сада
Иду, шумя сухой листвой:
Какая странная отрада
Былое попирать ногой!

Какая сладость все, что прежде
Ценил так мало, вспоминать!
Какая боль и грусть - в надежде
Еще одну весну узнать!

Иван БУНИН
За все Тебя, Господь, благодарю!

За все Тебя, Господь, благодарю!
Ты, после дня тревоги и печали,
Даруешь мне вечернюю зарю,
Простор полей и кротость синей дали.
Я одинок и ныне - как всегда.
Но вот закат разлил свой пышный пламень,
И тает в нём Вечерняя Звезда
Дрожа насквозь, как самоцветный камень.
И счастлив я печальною судьбой,
И есть отрада сладкая в сознанье,
Что я один в безмолвном созерцанье,
Что всем я чужд и говорю - с Тобой

*Свет*

Ни пустоты, ни тьмы нам не дано:
Есть всюду свет, предвечный и безликий...
Вот полночь. Мрак. Молчанье базилики,
Ты приглядись: там не совсем темно,
В бездонном, черном своде над тобою,
Там на стене есть узкое окно,
Далекое, чуть видное, слепое,
Мерцающее тайною во храм
Из ночи в ночь одиннадцать столетий...
А вкруг тебя? Ты чувствуешь ли эти
Кресты по скользким каменным полам,
Гробы святых, почиющих под спудом,
И страшное молчание тех мест,
Исполненных неизреченным чудом,
Где черный запрестольный крест
Воздвиг свои тяжелые объятья,
Где таинство сыновнего распятья
Сам Бог-Отец незримо сторожит?
Есть некий свет, что тьма не сокрушит.
<1927>

Зачем и о чем говорить?
Всю душу, с любовью, с мечтами,
Все сердце стараться раскрыть -
И чем же? - одними словами!

И хоть бы в словах-то людских
Не так уж все было избито!
Значенья не сыщете в них,
Значение их позабыто!

Да и кому рассказать?
При искреннем даже желанье
Никто не сумеет понять
Всю силу чужого страданья!

Бараташвили Николоз
Цвет небесный, синий цвет

Цвет небесный, синий цвет,
Полюбил я с малых лет.
В детстве он мне означал
Синеву иных начал.

И теперь, когда достиг
Я вершины дней своих,
В жертву остальным цветам
Голубого не отдам.

Он прекрасен без прикрас.
Это цвет любимых глаз.
Это взгляд бездонный твой,
Напоенный синевой.

Это цвет моей мечты.
Это краска высоты.
В этот голубой раствор
Погружен земной простор.

Это легкий переход
В неизвестность от забот
И от плачущих родных
На похоронах моих.

Это синий негустой
Иней над моей плитой.
Это сизый зимний дым
Мглы над именем моим.
1841

Максимилиан Волошин
* * *
Сквозь сеть алмазную зазеленел восток.
Вдаль по земле, таинственной и строгой,
Лучатся тысячи тропинок и дорог.
О, если б нам пройти чрез мир одной дорогой!

Все видеть, все понять, все знать, все пережить,
Все формы, все цвета вобрать в себя глазами.
Пройти по всей земле горящими ступнями,
Все воспринять и снова воплотить.
1903 или 1904, Париж

Стихотворение Андрея Блоха - Церковный сумрак

Славьте Господа, ибо Он благ, ибо вовек милость
Его. Дан. (3:89)

Церковный сумрак. Мирная прохлада,
Немой алтарь.
Дрожащий свет негаснущей лампады
Теперь, как встарь.
Здесь шума нет, и сердце бьется глуше
И не болит.
Здесь много горя выплакали души
У древних плит.
Здесь люди Богу муку поручали,
Здесь вечный след
Безвестных слез, несказанной печали
Забытых лет.
Старинный храм, – защита от бессилья,
Приют для битв,
Где ангел Божий смертным дарит крылья
Для их молитв.

Вертинский Александр
В синем и далеком океане

Вы сегодня нежны,
Вы сегодня бледны,
Вы сегодня бледнее луны...
Вы читали стихи,
Вы считали грехи,
Вы совсем как ребенок тихи.
Ваш лиловый аббат
Будет искренно рад
И отпустит грехи наугад...
Бросьте ж думу свою,
Места хватит в раю.
Вы усните, а я вам спою.
В синем и далеком океане,
Где-то возле Огненной Земли,
Плавают в сиреневом тумане
Мертвые седые корабли.
Их ведут слепые капитаны,
Где-то затонувшие давно.
Утром их немые караваны
Тихо опускаются на дно.
Ждет их океан в свои объятья,
Волны их приветствуют, звеня.
Страшны их бессильные проклятья
Солнцу наступающего дня...
1927, Польша, Краков

Я мысленно вхожу в ваш кабинет М. Волошин

Я мысленно вхожу в ваш кабинет,
Здесь те кто был, и те кого уж нет,
Но чья для нас не умерла химера.
И бьется сердце, взятое в их плен.
Бодлера лик, нормандский ус Флобера,
Скептичный Франс, святой сатир Верлен,
Кузнец Бальзак, чеканщики Гонкуры...
Их лица терпкие и четкие фигуры
Глядят со стен и спят в сафьянах книг,
Их дух, их мысль, их ритм, их крик...
Я верен им, я верен им.

Максимилиан Волошин

Я люблю усталый шелест
Старых писем, дальних слов…
В них есть запах, в них есть прелесть
Умирающих цветов.
Я люблю узорный почерк -
В нём есть шорох трав сухих.
Быстрых букв знакомый очерк
Тихо шепчет грустный стих.
Мне так близко обаянье
Их усталой красоты…
Это дерева Познанья
Облетевшие цветы.
1904

М. Волошин

Изгнанники, скитальцы и поэты -
Кто жаждал быть, но стать ничем не смог...
У птиц - гнездо, у зверя - темный лог,
А посох - нам и нищенства заветы.

Долг не свершен, не сдержаны обеты,
Не пройден путь, и жребий нас обрек
Мечтам всех троп, сомненьям всех дорог...
Расплескан мед, и песни не допеты.

О, в срывах воль найти, познать себя
И, горький стыд смиренно возлюбя,
Припасть к земле, искать в пустыне воду,

К чужим шатрам идти просить свой хлеб,
Подобным стать бродячему рапсоду -
Тому, кто зряч, но светом дня ослеп.

Максимилиан Волошин

Не тем, Господь, могуч, непостижим
Ты пред моим мятущимся сознаньем,
Что в звездный день твой светлый серафим
Громадный шар зажег над мирозданьем.

И мертвецу с пылающим лицом
Он повелел блюсти твои законы,
Все пробуждать живительным лучем,
Храня свой пыл столетий миллионы.

Нет, ты могуч и мне непостижим
Тем, что я сам, бессильный и мгновенный,
Ношу в груди, как оный серафим,
Огонь сильней и ярче всей вселенной.

Меж тем как я - добыча суеты,
Играшище ее непостоянства, -
Во мне он вечен, вездесущ, как ты,
Ни времени не знает, ни пространства.

Петр Вяземский

ЛЮБИТЬ. МОЛИТЬСЯ. ПЕТЬ

Любить. Молиться. Петь. Святое назначенье
Души, тоскующей в изгнании своем,
Святого таинства земное выраженье,
Предчувствие и скорбь о чем-то неземном,
Преданье темное о том, что было ясным,
И упование того, что будет вновь;
Души, настроенной к созвучию с прекрасным,
Три вечные струны: молитва, песнь, любовь!
Счастлив, кому дано познать отраду вашу,
Кто чашу радости и горькой скорби чашу
Благословлял всегда с любовью и мольбой
И песни внутренней был арфою живой!<1839>

П.А. Вяземский

Молись! Дает молитва крылья
Душе, прикованной к земле.
И высекает ключ обилья
В заросшей тернием скале!
Она - покров нам от бессилья,
Она - звезда в холодной мгле.

Молись, когда глухим потоком
Кипит в тебе страстей борьба;
Молись, когда пред мощным роком
Ты безоружна и слаба;
Молись, когда приветным оком
Тебя обрадует судьба.

И в ясный день, и под грозою,
На встречу счастья иль беды.
И пронесется ль над тобою
Тень облака иль луч звезды -
Молись! молитвою святою
В нас зреют тайные плоды.

*****
О, Боже мой, благодарю,
За то, что дал моим очам
Ты видеть мир - Твой вечный храм,
И ночь, и волны, и зарю...

Везде я чувствую, везде,
Тебя, Господь, - в ночной тиши,
И в отдаленнейшей звезде,
И в глубине своей души...

Пока живу - Тебе молюсь,
Тебя люблю, дышу тобой,
Когда умру - с Тобой сольюсь,
Как звезды с утренней зарей...

Хочу, чтоб жизнь моя была
Тебе немолчная хвала.
Тебя за полночь и зарю,
За жизнь и смерть благодарю!

Друзьям
Я пью за здоровье немногих,
Друзей неуклончиво строгих

Я пью за здоровье далёких,
Далёких, но милых друзей,
Друзей, как и я одиноких
Средь чуждых сердцам их людей.

В мой кубок с вином льются слёзы,
Но сладок и чист их поток,
Как с алыми чёрные розы
Вплелись в мой застольный венок.

Мой кубок за здравье немногих
Немногих, но верных друзей,
Друзей неуклончиво строгих
В соблазнах изменчивых дней.

За здравие ближних, далёких
Далёких, но сердцу родных,
И в память друзей одиноких,
Почивших в могилах немых.

"Под небом голубым есть город золотой..."
Анри Волохонский

Над твердью голубой есть город золотой
С прозрачными воротами и яркою звездой.
А в городе сады, все травы да цветы,
Гуляют там животные невиданной красы.

Одно, как желтый огнегривый лев,
Другое - вол, исполненный очей,

А в небе голубом горит одна звезда.
Она твоя, о ангел мой, она твоя всегда.
Кто любит, тот любим. Кто светел, тот и свят.
Пускай ведет звезда тебя дорогой в дивный сад.

Тебя там встретит огнегривый лев
И синий вол, исполненный очей,
С ними золотой орел небесный,
Чей так светел взор незабываемый.

Аделаида Герцык

Если в белом всегда я хожу,
Прямо в очи безвинно гляжу,
То не с тем, чтоб со мной говорили,
Не затем, чтоб меня полюбили.
- Освящаю я времени ход,
Чтоб все шло, как идет.

Если долго сижу у окна,
И пылает лицо, как заря,
То не жду, не зову никого я,
И не манит окно голубое,
А о чем распалилась душа -
Я не знаю сама.

И веселой бываю когда я,
То веселость моя не такая,
Не людьми и не к людям светла я,
А уйду, нелюдимая вновь -
Не обиду в себе укрывая
И не к жизни любовь.

В темном лесе зажглися цветы,
Что-то нынче узналось в тиши,
С кем-то сведалась тайно судьба -
И еще одна грань пролегла
Между мной и людьми.

Я знала давно, что я осенняя,
Что сердцу светлей, когда сад огнист,
И все безоглядней, все забвеннее
Слетает, сгорая, осенний лист.
Уж осень своей игрой червонною
Давно позлатила печаль мою,
Мне любы цветы - цветы спаленные
И таянье гор в голубом плену.
Блаженна страна, на смерть венчанная,
Согласное сердце дрожит, как нить.
Бездонная высь и даль туманная,-
Как сладко не знать... как легко не быть...

Черубина де Габриак

С моею царственной мечтой
Одна брожу по всей вселенной,
С моим презреньем к жизни тленной,
С моею горькой красотой.

Царицей призрачного трона
Меня поставила судьба...
Венчает гордый выгиб лба
Червонных кос моих корона.

Но спят в угаснувших веках
Все те, кто были бы любимы,
Как я, печалию томимы,
Как я, одни в своих мечтах.

И я умру в степях чужбины,
Не разомкну заклятый круг.
К чему так нежны кисти рук,
Так тонко имя Черубины?

Черубина де Габриак
***
В нежданно рассказанной сказке
Вдруг вспыхнула розами даль.
Но сердце при первой же ласке
Разбилось, как хрупкий хрусталь.

И бедного сердца осколки
Такими колючими стали,
Как будто от острой иголки,
От каждой печали

Сочатся по капелькам кровью,
И все вспоминается вновь...
Зовут это люди любовью...
Какая смешная любовь!

Цветы живут в людских сердцах;
Читаю тайно в их страницах
О ненамеченных границах,
О нерасцветших лепестках.

Я знаю души, как лаванда,
Я знаю девушек мимоз.
Я знаю, как из чайных роз
В душе сплетается гирлянда.

В ветвях лаврового куста
Я вижу прорезь черных крылий,
Я знаю чаши чистых лилий
И их греховные уста.

Люблю в наивных медуницах
Немую скорбь умерших фей.
И лик бесстыдных орхидей
Я ненавижу в светских лицах.

Акаций белые слова
Даны ушедшим и забытым.
А у меня, по старым плитам,
В душе растет разрыв-трава.

Созидающий башню сорвется,
Будет страшен стремительный лет,
И на дне мирового колодца
Он безумье свое проклянет.
Разрушающий будет раздавлен,
Опрокинут обломками плит,
И, всевидящим богом оставлен,
Он о муке своей возопит.
А ушедший в ночные пещеры
Или к заводям тихой реки
Повстречает свирепой пантеры
Наводящие ужас зрачки.
Не спасешься от доли кровавой,
Что земным предназначила твердь.
Но молчи несравненное право -
Самому выбирать свою смерть.
Николай Гумилев

...

Есть Бог, есть мир; они живут вовек

Николай Гумилев.

*Храм Твой, Господи, в небесах*

Храм Твой, Господи, в небесах,
Но земля - тоже Твой приют,
Расцветают липы в лесах,
И на липах цветы поют.

Точно благовест Твой, - весна
По веселым идет полям,
А весною на крыльях сна
Прилетают Ангелы к нам.

Если, Господи, это так,
Если праведно я пою,
Дай мне, Господи, дай мне знак,
Что я волю понял Твою.

Перед Той, что сейчас грустна,
Появись, как незримый, свет,
И на все, что спросит Она,
Ослепительный дай ответ.

Современность

Я закрыл Илиаду и сел у окна.
На губах трепетало последнее слово.
Что-то ярко светило - фонарь иль луна,
И медлительно двигалась тень часового.

Я так часто бросал испытующий взор
И так много встречал отвечающих взоров
Одиссеев во мгле пароходных контор,
Агамемнонов между трактирных маркёров.

Так, в далёкой Сибири, где плачет пурга,
Застывают в серебряных льдах мастодонты,
Их глухая тоска там колышет снега,
Красной кровью - ведь их - зажжены горизонты.

Я печален от книги, томлюсь от луны,
Может быть, мне совсем и не надо героя...
Вот идут по аллее, так странно нежны,
Гимназист с гимназисткой, как Дафнис и Хлоя.

Август 1911
В пути

Кончено время игры,
Дважды цветам не цвести.
Тень от гигантской горы
Пала на нашем пути.

Область унынья и слёз -
Скалы с обеих сторон
И оголенный утёс,
Где распростёрся дракон.

Острый хребет его крут,
Вздох его - огненный смерч.
Люди его назовут
Сумрачным именем «Смерть».

Что ж, обратиться нам вспять,
Вспять повернуть корабли,
Чтобы опять испытать
Древнюю скудость земли?

Нет, ни за что, ни за что!
Значит, настала пора.
Лучше слепое Ничто,
Чем золотое Вчера!

Вынем же меч-кладенец,
Дар благосклонных наяд,
Чтоб обрести, наконец
Неотцветающий сад.

1909
Николай Гумилев

КАПИТАНЫ (отрывок)

На полярных морях и на южных,
По изгибам зеленых зыбей,
Меж базальтовых скал и жемчужных
Шелестят паруса кораблей.

Быстрокрылых ведут капитаны,
Открыватели новых земель,
Для кого не страшны ураганы,
Кто изведал мальстремы и мель.

Чья не пылью затерянных хартий -
Солью моря пропитана грудь,
Кто иглой на разорванной карте
Отмечает свой дерзостный путь

И, взойдя на трепещущий мостик,
Вспоминает покинутый порт,
Отряхая ударами трости
Клочья пены с высоких ботфорт,

Или, бунт на борту обнаружив,
Из-за пояса рвет пистолет,
Так, что сыпется золото с кружев,
С розоватых брабантских манжет.<1912>

Есть Бог, есть мир; они живут вовек...

Есть Бог, есть мир; они живут вовек
А жизнь людей мгновенна и убога,
Но всё в себя вмещает человек,
Который любит мир и верит в Бога.

Слово
В оный день, когда над миром новым
Бог склонял лицо Свое, тогда
Солнце останавливали Словом,
Словом разрушали города.
И орел не взмахивал крылами,
Звезды жались в ужасе к луне,
Если, точно розовое пламя,
Слово проплывало в вышине.
А для низкой жизни были числа,
Как домашний подъяремный скот,
Потому что все оттенки смысла
Умное число передает.
Патриарх седой, себе под руку
Покоривший и добро, и зло,
Не решаясь обратиться к звуку,
Тростью на песке чертил число.
Но забыли мы, что осиянно
Только Слово средь земных тревог,
И в Евангельи от Иоанна
Сказано, что Слово это Бог.
Мы ему поставили пределом
Скудные пределы естества,
И, как пчелы в улье омертвелом,
Дурно пахнут мертвые слова.
1920

Екатерина Горбовская

*** ..
Прийти на рынок без копейки денег,
Понюхать розы и потрогать веник,
И перепробовать все то, что разрешат –
Капусту, творог, мед и виноград,
Сказать, что мед - балованный, а творог –
Не так уж и хорош, насколько дорог,
И с чувством собственной законной правоты
Еще раз перенюхать все цветы.

***
Я думала, что главное
в погоне за судьбой –
Малярно-ювелирная
работа над собой:

Над всеми недостатками,
которые видны,
Над скверными задатками,
которые даны,

Волшебными заплатками,
железною стеной
Должны стоять достоинства,
воспитанные мной.

Когда-то я так думала
по молодости лет.
Казалось, это главное,
а оказалось - нет.

Из всех доброжелателей
никто не объяснил,
Что главное, чтоб кто-нибудь
вот так тебя любил:

Со всеми недостатками,
слезами и припадками,
Скандалами и сдвигами,
и склонностью ко лжи,

Считая их глубинами,
считая их загадками,
Неведомыми тайнами
твоей большой души.

* * *
Живи и пой. Спешить не надо.
Природный тонок механизм:
любое зло - своим же ядом
свой отравляет организм.

* * *
Поэзия - нет дела бесполезней
в житейской деловитой круговерти,
но все, что не исполнено поэзии,
бесследно исчезает после смерти.

* * *
На житейских внезапных экзаменах,
где решенья - крутые и спешные,
очень часто разумных и праведных
посрамляют безумцы и грешные.

* * *
Творчеству полезны тупики:
боли и бессилия ожог
разуму и страху вопреки
душу вынуждают на прыжок.

* * *
Только в мерзлой трясине по шею,
на непрочности зыбкого дна,
в буднях бедствий, тревог и лишений
чувство счастья дается сполна.

* * *
Во всех делах, где ум успешливый
победу праздновать спешит,
он ловит грустный и усмешливый
взгляд затаившейся души.

* * *
Из лет, надеждами богатых,
навстречу ветру и волне
мы выплываем на фрегатах,
а доплываем - на бревне.

* * *
Счастье - что подвижны ум и тело,
что спешит удача за невзгодой,
счастье - осознание предела,
данное нам веком и природой.

* * *
Все лучшее, что делается нами
весенней созидательной порой,
творится не тяжелыми трудами,
а легкою искрящейся игрой.

Глеб Горбовский

«Превратиться в мелкий дождик...»

Превратиться в мелкий дождик,
зарядить на много дней...
И на город толстокожий
тихо падать меж огней.
Или трогать гриву леса,
еле листья шевеля.
или нежностью небесной
гладить сонные поля.
Слиться с речкой безымянной,
целовать людей...
Устать.
А затем в рассвет туманный
поредеть
и перестать. 1967

«Мои рифмы - обычны...»

Мои рифмы - обычны,
как на грузчике ноша.
Мои ритмы - типичны,
потому что похожи
на дыхание моря,
где лежат пароходы,
на прикрасы и горе,
на леса и народы.

Мои строки поточны,
мои буквы буквальны;
песни, -
как бы нарочно,
нарочито нормальны.
Потому что стихия -
та же песня простая.
Потому что стихи я
не пишу, а рождаю. 1964

К осени

Снег - да листья желтые.
В небе - крик ветвей.
По дороге шел я,
по дороге к ней...
Медленный, как дерево,
тихий, как старик.
В двух шагах растерянный
воробей возник.
Перемешан с листьями
снег, и все - плотней.
...Шел я, словно к пристани,
к осени моей. 1967

Евгений Евтушенко
* * *
Идут белые снеги,
как по нитке скользя...
Жить и жить бы на свете,
но, наверно, нельзя.

Чьи-то души бесследно,
растворяясь вдали,
словно белые снеги,
идут в небо с земли.

Идут снеги большие,
аж до боли светлы,
и мои, и чужие
заметая следы.
1965

Сергей Есенин

* * *
Отговорила роща золотая
Березовым, веселым языком,
И журавли, печально пролетая,
Уж не жалеют больше ни о ком.

Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник -
Пройдет, зайдет и вновь покинет дом.
О всех ушедших грезит конопляник
С широким месяцем над голубым прудом.

Стою один среди равнины голой,
А журавлей относит ветром в даль,
Я полон дум о юности веселой,
Но ничего в прошедшем мне не жаль.

Не жаль мне лет, растраченных напрасно,
Не жаль души сиреневую цветь.
В саду горит костер рябины красной,
Но никого не может он согреть.

Не обгорят рябиновые кисти,
От желтизны не пропадет трава,
Как дерево роняет тихо листья,
Так я роняю грустные слова.

И если время, ветром разметая,
Сгребет их все в один ненужный ком...
Скажите так... что роща золотая
Отговорила милым языком.1924

Не жалею, не зову, не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.

Ты теперь не так уж будешь биться,
Сердце, тронутое холодком,
И страна березового ситца
Не заманит шляться босиком.

Дух бродяжий! ты все реже, реже
Расшевеливаешь пламень уст
О моя утраченная свежесть,
Буйство глаз и половодье чувств.

Я теперь скупее стал в желаньях,
Жизнь моя? иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.

Все мы, все мы в этом мире тленны,
Тихо льется с кленов листьев медь...
Будь же ты вовек благословенно,
Что пришло процвесть и умереть.

Николай Заболоцкий

О КРАСОТЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ЛИЦ

Есть лица, подобные пышным порталам,
Где всюду великое чудится в малом.
Есть лица - подобия жалких лачуг,
Где варится печень и мокнет сычуг.
Иные холодные, мертвые лица
Закрыты решетками, словно темница.
Другие - как башни, в которых давно
Никто не живет и не смотрит в окно.
Но малую хижинку знал я когда-то,
Была неказиста она, небогата,
Зато из окошка ее на меня
Струилось дыханье весеннего дня.
Поистине мир и велик и чудесен!
Есть лица - подобья ликующих песен.
Из этих, как солнце, сияющих нот
Составлена песня небесных высот.

Николай Заболоцкий

Я увидел во сне можжевеловый куст.
Я услышал вдали металлический хруст.
Аметистовых ягод услышал я звон.
И во сне, в тишине, мне понравился он.
Я почуял сквозь сон легкий запах смолы.
Отогнув невысокие эти стволы,
Я заметил во мраке древесных ветвей
Чуть живое подобье улыбки твоей.
Можжевеловый куст, можжевеловый куст,
Остывающий лепет изменчивых уст,
Легкий лепет, едва отдающий смолой,
Проколовший меня смертоносной иглой!
В золотых небесах за окошком моим
Облака проплывают одно за другим.
Облетевший мой садик безжизнен и пуст...
Да простит тебя бог, можжевеловый куст!

Ночной сад

О сад ночной, таинственный орган,
Лес длинных труб, приют виолончелей!
О сад ночной, печальный караван
Немых дубов и неподвижных елей!
Он целый день метался и шумел.
Был битвой дуб, и тополь -- потрясеньем.
Сто тысяч листьев, как сто тысяч тел,
Переплетались в воздухе осеннем.

Железный Август в длинных сапогах
Стоял вдали с большой тарелкой дичи.
И выстрелы гремели на лугах,
И в воздухе мелькали тельца птичьи.
И сад умолк, и месяц вышел вдруг,
Легли внизу десятки длинных теней,
И толпы лип вздымали кисти рук,
Скрывая птиц под купами растений.
О сад ночной, о бедный сад ночной,
О существа, заснувшие надолго!
О вспыхнувший над самой головой
Мгновенный пламень звездного осколка!
1936

Вечер на Оке

В очарованье русского пейзажа
Есть подлинная радость, но она
Открыта не для каждого и даже
Не каждому художнику видна.
С утра обремененная работой,
Трудом лесов, заботами полей,
Природа смотрит как бы с неохотой
На нас, неочарованных людей.
И лишь когда за темной чащей леса
Вечерний луч таинственно блеснет,
Обыденности плотная завеса
С ее красот мгновенно упадет.
Вздохнут леса, опущенные в воду,
И, как бы сквозь прозрачное стекло,
Вся грудь реки приникнет к небосводу
И загорится влажно и светло.
Из белых башен облачного мира
Сойдет огонь, и в нежном том огне,
Как будто под руками ювелира,
Сквозные тени лягут в глубине.
И чем ясней становятся детали
Предметов, расположенных вокруг,
Тем необъятней делаются дали
Речных лугов, затонов и излук.
Горит весь мир, прозрачен и духовен,
Теперь-то он поистине хорош,
И ты, ликуя, множество диковин
В его живых чертах распознаешь.
1957

Кто мне откликнулся в чаще лесной?
Старый ли дуб зашептался с сосной,
Или вдали заскрипела рябина,
Или запела щегла окарина,
Или малиновка, маленький друг,
Мне на закате ответила вдруг?
Ты ли, которая снова весной
Вспомнила наши прошедшие годы,
Наши заботы и наши невзгоды,
Наши скитанья в далеком краю,--
Ты, опалившая душу мою?
Кто мне откликнулся в чаще лесной?
Утром и вечером, в холод и зной,
Вечно мне слышится отзвук невнятный,
Словно дыханье любви необъятной,
Ради которой мой трепетный стих
Рвался к тебе из ладоней моих...
1957

Николай Заболоцкий
ПОРТРЕТ

Любите живопись, поэты!
Лишь ей, единственной, дано
Души изменчивой приметы
Переносить на полотно.

Ты помнишь, как из тьмы былого,
Едва закутана в атлас,
С портрета Рокотова снова
Смотрела Струйская на нас?

Ее глаза - как два тумана,
Полуулыбка, полуплач,
Ее глаза - как два обмана,
Покрытых мглою неудач.

Соединенье двух загадок,
Полувосторг, полуиспуг,
Безумной нежности припадок,
Предвосхищенье смертных мук.

Когда потемки наступают
И приближается гроза,
Со дна души моей мерцают
Ее прекрасные глаза.

В этой роще березовой.

В этой роще березовой,
Вдалеке от страданий и бед,
Где колеблется розовый
Немигающий утренний свет,
Где прозрачной лавиною
Льются листья с высоких ветвей,--
Спой мне, иволга, песню пустынную,
Песню жизни моей.

Однажды красавица мне говорила
О том, что такое любить:
“Любить – это падать, и в этом паденье
Другого с собой захватить”.

Такую любовь я не знал и не знаю,
И знать не могу, не хочу.
Иную мечту о Любви в своем сердце
Я светом надежд золочу.

Любить – самому в высоту подниматься
Тернистою узкой тропой.
Любить – это в райские двери стучаться,
Другого ведя за собой.

Георгий Иванов.
Мелодия становится цветком

Мелодия становится цветком,
Он распускается и осыпается,
Он делается ветром и песком,
Летящим на огонь весенним мотыльком,
Ветвями ивы в воду опускается...

Проходит тысяча мгновенных лет
И перевоплощается мелодия
В тяжелый взгляд, в сиянье эполет,
В рейтузы, в ментик, в "Ваше благородие"
В корнета гвардии - о, почему бы нет?..

Туман... Тамань... Пустыня внемлет Богу.
- Как далеко до завтрашнего дня!..

И Лермонтов один выходит на дорогу,
Серебряными шпорами звеня.

* * *
Как всё бесцветно, всё безвкусно,
Мертво внутри, смешно извне,
Как мне невыразимо грустно,
Как тошнотворно скучно мне...

Зевая сам от этой темы,
Её меняю на ходу.

Смотри, как пышны хризантемы
В сожжённом осенью саду -
Как будто лермонтовский Демон
Грустит в оранжевом аду,
Как будто вспоминает Врубель
Обрывки творческого сна
И царственно идёт на убыль
Лиловой музыки волна...

* * *
Над розовым морем вставала луна
Во льду зеленела бутылка вина

И томно кружились влюбленные пары
Под жалобный рокот гавайской гитары.

Послушай. О как это было давно,
Такое же море и то же вино.

Мне кажется будто и музыка та же
Послушай, послушай,- мне кажется даже.

Нет, вы ошибаетесь, друг дорогой.
Мы жили тогда на планете другой

И слишком устали и слишком стары
Для этого вальса и этой гитары.
1925

* * *
Эоловой арфой вздыхает печаль
И звезд восковых зажигаются свечи
И дальний закат, как персидская шаль,
Которой окутаны нежные плечи.

Зачем без умолку свистят соловьи,
Зачем расцветают и гаснут закаты,
Зачем драгоценные плечи твои
Как жемчуг нежны и как небо покаты!

*Вы, деньки мои...* Николай Клюев

Вы, деньки мои, - голуби белые,
А часы - запоздалые зяблики.
Вы почто улетать собираетесь,
Оставляете сад мой пустынею?

Аль осыпалось красное вишенье,
Виноградье мое приувянуло?
Али думы матерые, вечные,
Буреломом, как зверем, обглоданы?

Аль иссякла криница сердечная?
Али веры ограда разрушена?
Али сам я, садовник испытанный,
Не возмог прокормить вас с молитвою?

Проворкуйте, всевышние голуби,
И прошу, братья - дольние зяблики,
Что без вас моим вишеньям станется?! -
Воронью оно в пищу достанется.

По отлете последнего голубя
Постучится в калитку дырявую
Дровосек с топорами да с пилами,
В зипунище, в лаптищах с оборками.

Час за часом, как дольние зяблики,
Отлетают в пространство глубинное.
И, как няни сверчковая песенка,
Прозвенело крыло голубиное.

Лермонтов, Михаил.
* * *
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.

В небесах торжественно и чудно!
Спит земля в сиянье голубом...
Что же мне так больно и так трудно?
Жду ль чего? жалею ли о чем?

Уж не жду от жизни ничего я,
И не жаль мне прошлого ничуть;
Я ищу свободы и покоя!
Я б хотел забыться и заснуть!

Но не тем холодным сном могилы...
Я б желал навеки так заснуть,
Чтоб в груди дремали жизни силы,
Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь;

Чтоб всю ночь, весь день мой слух лелея,
Про любовь мне сладкий голос пел,
Надо мной чтоб, вечно зеленея,
Темный дуб склонялся и шумел.

Михаил Лермонтов

* * *
Когда волнуется желтеющая нива,
И свежий лес шумит при звуке ветерка,
И прячется в саду малиновая слива
Под тенью сладостной зеленого листка;

Когда росой обрызганный душистой,
Румяным вечером иль утра в час златой,
Из-под куста мне ландыш серебристый
Приветливо кивает головой;

Когда студеный ключ играет по оврагу
И, погружая мысль в какой-то смутный сон,
Лепечет мне таинственную сагу
Про мирный край, откуда мчится он,-

Тогда смиряется души моей тревога,
Тогда расходятся морщины на челе,-
И счастье я могу постигнуть на земле,
И в небесах я вижу бога.1837

*Молитва* лермонтов

В минуту жизни трудную
Тесниться ль в сердце грусть:
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть.

Есть сила благодатная
В созвучье слов живых,
И дышит непонятная,
Святая прелесть в них.

С души как бремя скатится,
Сомненье далеко -
И верится, и плачется,
И так легко, легко...

Молитва
Не обвиняй меня, Всесильный,
И не карай меня, молю,
За то, что мрак земли могильный
С ее страстями я люблю;

За то, что редко в душу входит
Живых речей Твоих струя,
За то, что в заблужденье бродит
Мой ум далеко от Тебя;

За то, что лава вдохновенья
Клокочет на груди моей;
За то, что дикие волненья
Мрачат стекло моих очей;

За то, что мир земной мне тесен,
К Тебе ж проникнуть я боюсь,
И часто звуком грешных песен
Я, Боже, не Тебе молюсь.
Но угаси сей чудный пламень,
Всесожигающий костер,
Преобрати мне сердце в камень,
Останови голодный взор;

От страшной жажды песнопенья
Пускай, Творец, освобожусь,
Тогда на тесный путь спасенья
К Тебе я снова обращусь.
1829

Молитва странника
Я, Матерь Божия, ныне с молитвою
Пред Твоим образом, ярким сиянием,
Не о спасении, не перед битвою,
Не с благодарностью иль покаянием,
Не за свою молю душу пустынную,
За душу странника в мире безродного;
Но я вручить хочу деву невинную
Теплой Заступнице мира холодного.
Окружи счастием душу достойную;
Дай ей сопутников, полных внимания,
Молодость светлую, старость покойную,
Сердцу незлобному мир упования.
Срок ли приблизится часу прощальному
В утро ли шумное, в ночь ли безгласную -
Ты восприять пошли к ложу печальному
Лучшего ангела душу прекрасную.
1837

Юрий Левитанский

Каждый выбирает для себя
Женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку -
Каждый выбирает для себя.

Каждый выбирает по себе
Слово для любви или молитвы.
Шпагу для дуэли, меч для битвы
Каждый выбирает по себе.

Каждый выбирает по себе
Щит и латы, посох и зарплаты.
Меру окончательной расплаты
Каждый выбирает по себе.

Каждый выбирает для себя.
Выбираю тоже, как умею.
Ни к кому претензий не имею.
Каждый выбирает для себя.

* * *
Всего и надо, что вглядеться,- боже мой,
Всего и дела, что внимательно вглядеться,-
И не уйдешь, и некуда уже не деться
От этих глаз, от их внезапной глубины.

Мне жаль не узнанной до времени строки.
И все ж строка - она со временем прочтется,
И перечтется много раз и ей зачтется,
И все, что было с ней, останется при ней.

Но вот глаза - они уходят навсегда,
Как некий мир, который так и не открыли,
Как некий Рим, который так и не отрыли,
И не отрыть уже, и в этом вся беда.

Но мне и вас немного жаль, мне жаль и вас,
За то, что суетно так жили, так спешили,
Что и не знаете, чего себя лишили,
И не узнаете, и в этом вся печаль.

А впрочем, я вам не судья. Я жил как все.
Вначале слово безраздельно мной владело.
А дело было после, после было дело,
И в этом дело все, и в этом вся печаль.

Мне тем и горек мой сегодняшний удел -
Покуда мнил себя судьей, в пророки метил,
Каких сокровищ под ногами не заметил,
Каких созвездий в небесах не разглядел!
Советская поэзия. В 2-х томах.

День все быстрее на убыль
катится вниз по прямой.
Ветка сирени и Врубель.
Свет фиолетовый мой.

Та же как будто палитра,
сад, и ограда, и дом.
Тихие, словно молитва,
вербы над тихим прудом.

Только листы обгорели
в медленном этом огне.
Синий дымок акварели.
Ветка сирени в окне.

Господи, ветка сирени,
все-таки ты не спеши
речь заводить о старенье
этой заблудшей глуши,

этого бедного края,
этих старинных лесов,
где, вдалеке замирая,
сдавленный катится зов,
звук пасторальной свирели
в этой округе немой…
Врубель и ветка сирени.
Свет фиолетовый мой.

Это как бы постаренье,
в сущности, может, всего
только и есть повторенье
темы заглавной его.

И за разводами снега
вдруг обнаружится след
синих предгорий Казбека,
тень золотых эполет,

и за стеной глухомани,
словно рисунок в альбом,
парус проступит в тумане,
в том же, еще голубом,

и стародавняя тема
примет иной оборот…
Лермонтов. Облако. Демон.
Крыльев упругий полет.

И, словно судно к причалу
в день возвращенья домой,
вновь устремится к началу
свет фиолетовый мой.
1991

Михаил Лозинский
Белая ночь

Горят отдаленные шпили
Вечерних и светлых соборов,
И медля, и рея в сияньях,
Нисходит к зеркальным каналам
Незримая в воздухе ночь.

Печаль о земле озарили
Моря просветленных просторов,
И нам, в наших смутных блужданьях,
Так радостно – сердцем усталым,
Усталой мечтой изнемочь…

Безумная ночь опустилась
Над пепельно-нежной Невою,
И крылья торжественных ростров,
И легкие мачты – как тени,
Как сны, отраженные в снах.

И все, что прошло, только снилось.
Мы снова, как дети, с тобою,
Мы – светлый, затерянный остров
В спокойных морях сновидений,
Мы – остров на светлых волнах.

Мирра Лохвицкая

в моем аккорде три струны,
но всех больней звучит вторая,
тоской нездешней стороны.
в моем аккорде три струны.
в них – детства розовые сны,
в них – вздох потерянного рая.
в моем аккорде три струны,
но всех больней звучит вторая.

Новелла Матвеева
ВЕТЕР
Какой большой ветер
Напал на наш остров!
С домишек сдул крыши,
Как с молока - пену.

И если гвоздь к дому
Пригнать концом острым,
Без молотка, сразу,
Он сам войдет в стену.

Сломал ветлу ветер,
В саду сровнял гряды -
Аж корешок редьки
Из почвы сам вылез.

И, подкатясь боком
К соседнему саду,
В чужую врос грядку
И снова там вырос.

А шквал унес в море
Десятка два шлюпок,
А рыбакам - горе,
не раскурить трубок.

А раскурить надо,
Да вот зажечь спичку,
Как на лету взглядом
Остановить птичку.

Какой большой ветер!
Ах, какой вихрь!
А ты сидишь тихо,
А ты глядишь нежно.

И никакой силой
Тебя нельзя стронуть,
Скорей Нептун слезет
Со своего трона.

Какой большой ветер
Напал на наш остров!
С домишек сдул крыши,
Как с молока - пену.

И если гвоздь к дому
Пригнать концом острым,
Без молотка, сразу,
Он сам войдет в стену.

Осип Мандельштам.

Звук осторожный и глухой
Звук осторожный и глухой
Плода, сорвавшегося с древа,
Среди немолчного напева
Глубокой тишины лесной…
1908

* * *
Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
Я список кораблей прочел до середины:
Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,
Что над Элладою когда-то поднялся.

Как журавлиный клин в чужие рубежи,-
На головах царей божественная пена,-
Куда плывете вы? Когда бы не Елена,
Что Троя вам одна, ахейские мужи?

И море, и Гомер - всё движется любовью.
Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит,
И море черное, витийствуя, шумит
И с тяжким грохотом подходит к изголовью. 1915

Осип Мандельштам
Невыразимая печаль
Открыла два огромных глаза,
Цветочная проснулась ваза
И выплеснула свой хрусталь.
Вся комната напоена
Истомой - сладкое лекарство!
Такое маленькое царство
Так много поглотило сна.
Немного красного вина,
Немного солнечного мая, -
И, тоненький бисквит ломая,
Тончайших пальцев белизна.
1909

Я от жизни смертельно устал,
Ничего от нее не приемлю,
Но люблю мою бедную землю,
Оттого что иной не видал.

Я качался в далеком саду
На простой деревянной качели,
И высокие темные ели
Вспоминаю в туманном бреду.

x x x
1
В хрустальном омуте какая крутизна!
За нас сиенские предстательствуют горы,
И сумасшедших скал колючие соборы
Повисли в воздухе, где шерсть и тишина.
2
С висячей лестницы пророков и царей
Спускается орган, святого духа крепость,
Овчарок бодрый лай и добрая свирепость,
Овчины пастухов и посохи судей.
3
Вот неподвижная земля, и вместе с ней
Я христианства пью холодный горный воздух,
Крутое Верую и псалмопевца роздых,
Ключи и рубища апостольских церквей.
4
Какая линия могла бы передать
Хрусталь высоких нот в эфире укрепленном,
И с христианских гор в пространстве изумленном,
Как Палестины песнь, нисходит благодать.
1919
***
Образ твой, мучительный и зыбкий,
Я не мог в тумане осязать.
"Господи!", сказал я по ошибке,
Сам того не думая сказать.
Божье имя, как большая птица,
Вылетело из моей груди...
Впереди густой туман клубится,
И пустая клетка позади...
1912.

А. С. Пушкин

Унылая пора! Очей очарованье!
Приятна мне твоя прощальная краса -
Люблю я пышное природы увяданье,
В багрец и в золото одетые леса,
В их сенях ветра шум и свежее дыханье,
И мглой волнистою покрыты небеса,
И редкий солнца луч, и первые морозы,
И отдаленные седой зимы угрозы.

Борис Пастернак

СНЕГ ИДЕТ
Снег идет, снег идет.
К белым звездочкам в буране
Тянутся цветы герани
За оконный переплет.
Снег идет, и все в смятеньи,
Все пускается в полет, -
Черной лестницы ступени,
Перекрестка поворот.
Снег идет, снег идет,
Словно падают не хлопья,
А в заплатанном салопе
Сходит наземь небосвод.

Словно с видом чудака,
С верхней лестничной площадки,
Крадучись, играя в прятки,
Сходит небо с чердака.
Потому что жизнь не ждет.
Не оглянешься - и святки.
Только промежуток краткий,
Смотришь, там и новый год.
Снег идет, густой-густой.
В ногу с ним, стопами теми,
В том же темпе, с ленью той
Или с той же быстротой,
Может быть, проходит время?
Может быть, за годом год
Следуют, как снег идет,
Или как слова в поэме?
Снег идет, снег идет,
Снег идет, и все в смятеньи:
Убеленный пешеход,
Удивленные растенья,
Перекрестка поворот.
1956

*****
Февраль. Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною черною горит.

Достать пролетку. За шесть гривен
Чрез благовест, чрез клик колес
Перенестись туда, где ливень
Еще шумней чернил и слез.

Где, как обугленные груши,
С деревьев тысячи грачей
Сорвутся в лужи и обрушат
Сухую грусть на дно очей.

Под ней проталины чернеют
И ветер криками изрыт,
И, чем случайней, тем вернее
Слагаются стихи навзрыд.

К. Р. (Константин Романов)
* * *
Растворил я окно - стало грустно невмочь -
Опустился пред ним на колени,
И в лицо мне пахнула весенняя ночь
Благовонным дыханьем сирени.

А вдали где-то чудно так пел соловей;
Я внимал ему с грустью глубокой
И с тоскою о родине вспомнил своей,
Об отчизне я вспомнил далекой,

Где родной соловей песнь родную поет
И, не зная земных огорчений,
Заливается целую ночь напролет
Над душистою веткой сирени.13 мая 1885

Николай Рубцов
В ГОРНИЦЕ МОЕЙ СВЕТЛО

В горнице моей светло.
Это от ночной звезды.
Матушка возьмет ведро,
Молча принесет воды...

Красные цветы мои
В садике завяли все.
Лодка на речной мели
Скоро догниет совсем.

Дремлет на стене моей
Ивы кружевная тень.
Завтра у меня под ней
Будет хлопотливый день!

Буду поливать цветы,
Думать о своей судьбе,
Буду до ночной звезды
Лодку мастерить себе...

Николай Рубцов
ЗВЕЗДА ПОЛЕЙ

Звезда полей, во мгле заледенелой
Остановившись, смотрит в полынью.
Уж на часах двенадцать прозвенело,
И сон окутал родину мою...

Звезда полей! В минуты потрясений
Я вспоминал, как тихо за холмом
Она горит над золотом осенним,
Она горит над зимним серебром...

Звезда полей горит, не угасая,
Для всех тревожных жителей земли,
Своим лучом приветливым касаясь
Всех городов, поднявшихся вдали.

Но только здесь, во мгле заледенелой,
Она восходит ярче и полней,
И счастлив я, пока на свете белом
Горит, горит звезда моих полей...

Иеромонах Роман.

Радость моя, наступает пора покаянная,
Радость моя, запожарилась осень вокруг,
Нет ничего на земле постоянного,
Радость моя, мой единственный друг.

Желтое, красное - все разноцветное,
Золотом, золотом устланы рвы.
Прямо в лицо роднику безответному
Ветер повыбросил мелочь листвы.

Затосковали деревья бесправные,
В ризах растерзанных гибели ждут.
Лишь золотые Кресты Православные,
Радость моя, нас в бессмертье зовут.

Радость моя, эта суетность грешная
Даже на паперть швыряет листы.
Но возжелали покоя нездешнего
Белые Церкви, Святые Кресты.

Их не прельщают купюры фальшивые,
Не привлекает поток золотой,
Нужно ли Вам это золото лживое,
Вам, лобызающим вечный покой?!

Белые Церкви светлеются издали,
Благовествуя о мире ином,
Живы еще Проповединки Истины,
Радость моя, не скорби ни о чем.

Белые Церкви исполнены кротости,
Ими доднесь освящается свет.
Радость моя, что кручинишься попусту,
Белым Церквам нынче тысяча лет.

Выжили Вы, бессловесные Зрители,
Бури прошли, расточились врази.
Сколько всего за века перевидели
Белые Церкви, Осколки Руси?

Белые Церкви плывут в Бесконечности,
О, Кладенцы неземной Чистоты!
Непокоренные Граждане Вечности,
Белые Цериви, Святые Кресты.

Вас не касаются запахи тленные,
Этот октябрьский отчаянный пир.
Белые Церкви - Твердыни Вселенныя,
Не устоите - развалится мир.

Звон колокольный летит сквозь столетия,
Встретим же в Храме молитвенный час:
Радость моя, мы с тобой не заметили;
Осень уже за порогом у нас.

Сентябрь 1987 г.

Игорь Северянин
КЛАССИЧЕСКИЕ РОЗЫ

В моем саду! Как взор прельщали мой!
Как я молил весенние морозы
Не трогать их холодною рукой!
Мятлев, 1843 г.
В те времена, когда роились грезы
В сердцах людей, прозрачны и ясны,
Как хороши, как свежи были розы
Моей любви, и славы, и весны!
Прошли лета, и всюду льются слезы...
Нет ни страны, ни тех, кто жил в стране...
Как хороши, как свежи ныне розы
Воспоминаний о минувшем дне!
Но дни идут - уже стихают грозы.

"Среди миров"
Иннокентий Федорович Анненский (1855-1909)

Среди миров, в мерцании светил
Одной Звезды я повторяю имя...
Не потому, чтоб я Ее любил,
А потому, что я томлюсь с другими.

И если мне сомненье тяжело,
Я у Нее одной молю ответа,
Не потому, что от Нее светло,
А потому, что с Ней не надо света.

Самое известное и исполняемое произведение на стихи Анненского - романс "Моя звезда" Александра Николаевича Вертинского.

Вертинский Александр Николаевич (1889 - 1957) - артист эстрады, автор и исполнитель песен, актёр, литератор. Как некоторые утверждают, основоположник жанра авторской песни.

Данный вариант текста несколько отличается от оригинала.

Среди миров мерцании светил
Одной звезды я повторяю имя.
Не потому, чтоб я ее любил,
А потому, что мне темно с другими.

И если мне на сердце тяжело,
Я у нее одной ищу ответа.
Не потому, что он нее светло,
А потому что с ней не надо света!

Вертинский - скачать и послушать http://annensky.lib.ru/zvuk/vert1.mp3

У Анненского стихотворение озаглавлено "Среди миров",
Вертинский назвал свой романс "Моя звезда".
Романс именуют также по первой строчке: "Среди миров в мерцании светил".
В 1976 музыку к стихотворению написал также бард Александр Суханов (под заглавием "Моя звезда").

Скачать и послушать:

Высоцкий Владимир.

Я открыл колымский блокнот мамы. Блокнот, который она вела в Гулаге. И первое, что я прочёл было: "Среди миров в мерцании светил одной звезды..."

Вот как это выглядит в Интернете:

Иннокентий Анненский. Лучшее.

Среди миров

Слова И. Анненского

Я у Нее одной молю ответа,

Сразу укажу, что не в 1901-ом году написано это стихотворение, а в 1909-ом году.

..
Не потому, чтоб я Ее любил,
А потому, что я томлюсь с другими.

И если мне сомненье тяжело,
Я у Нее одной ищу ответа,
Не потому, что от Нее светло,
А потому, что с Ней не надо света.

Вот что сообщает об Анненском "Википедия"

Иннокентий Фёдорович Анненский родился 20 августа (1 сентября) 1855 года в Омске, в семье государственного чиновника Фёдора Николаевича Анненского (умер 27 марта 1880 года) и Наталии Петровны Анненской (умерла 25 октября 1889 года). Его отец был начальником отделения Главного управления Западной Сибири. Когда Иннокентию было около пяти лет, отец получил место чиновника по особым поручениям в Министерстве внутренних дел, и семья из Сибири вернулась в Петербург, который ранее покинула в 1849 году. Слабый здоровьем, Анненский учился в частной школе, затем - во 2-й петербургской прогимназии (1865-1868). С1869 года он два с половиной года обучался в частной гимназии В. И. Беренса. Перед поступлением в университет, в 1875 году он жил у своего старшего брата Николая, энциклопедически образованного человека, экономиста,народника, помогавшего младшему брату при подготовке к экзамену и оказывавшего на Иннокентия большое влияние. По окончании в 1879 году историко-филологического факультета Петербургского университета долгое время служил преподавателем древних языков и русской словесности в гимназии Гуревича. Был директором коллегии Галаганав Киеве (январь 1891 - октябрь 1893), затем 8-й Санкт-Петербургской гимназии (1893-1896) и гимназии в Царском Селе (16 октября 1896 - 2 января 1906). Чрезмерная мягкость, проявленная им, по мнению начальства, в тревожное время 1905-1906 годов, была причиной его удаления с этой должности. В 1906 году он был переведён в Санкт-Петербург окружным инспектором и оставался в этой должности до 1909 года, когда он незадолго до своей смерти вышел в отставку. Читал лекции по древнегреческой литературе на Высших женских курсах. В печати выступил с начала 1880-х годов научными рецензиями, критическими статьями и статьями по педагогическим вопросам. С начала 1890-х годов занялся изучением греческих трагиков; выполнил в течение ряда лет огромную работу по переводу на русский язык и комментированию всего театра Еврипида. Одновременно написал несколько оригинальных трагедий на еврипидовские сюжеты и «вакхическую драму» «Фамира-кифарэд» (шла в сезон 1916-1917 на сцене Камерного театра). Переводил французских поэтов-символистов (Бодлер,Верлен, Рембо, Малларме, Корбьер, А. де Ренье, Ф. Жамм и др.). 30 ноября (13 декабря) 1909 года Анненский скоропостижно скончался на ступеньках Царскосельского вокзала в Санкт-Петербурге. Похоронен на Казанском кладбище. Сын Анненского, филолог и поэт Валентин Анненский (Кривич), издал его «Посмертные стихи» (1923).

Вот как подано это стихотворение в музыкальном прочтении барда Суханова на Ю-Тьюбе:

песня А.Суханова на стихи И.Анненского
Среди миров, в мерцании светил
Одной звезды я повторяю имя.
Не потому, чтоб я ее любил,

Я у нее одной ищу ответа,
Не потому, что от нее светло,
А потому, что с ней не надо света.

Среди миров, в мерцании светил
Одной звезды я повторяю имя.
Не потому, чтоб я ее любил,
А потому, что мне темно с другими.

TRANSLATION by Yevgeny Bonver
Innokentiy Annenski "Among the Worlds"
(1901)

Among the worlds, in glimmering of stars,
The single Star is ever my attraction
Not cause Id so loved Her so far,
But cause I live with others with aversion.

And if my doubts were an awful plight,
I just from Her wait for the final answers,
Not cause She sends to me the saving light,
But cause with Her I can live and in darkness.

Музыка А. Вертинского
Слова И. Анненского

Среди миров в мерцании светил
Одной звезды я повторяю имя...
Не потому, чтоб я Ее любил,
А потому, что мне темно с другими.

И если мне на сердце тяжело,
Я у Нее одной ищу ответа,
Не потому, что от Нее светло,
А потому, что с ней не надо света!

Совершенно потрясающее исполнение демонстрирует великий певец Валерий Ободзинский. То, что эта запись "спрятана" за другой замечательной песней "Вечная весна" пусть вас не смущает. Думаю, что Вертинский остался бы доволен.

Давайте сначала присмотримся к технической стороне текста маэстро:

Среди миров, в мерцании светил
Одной Звезды я повторяю имя...
Не потому, чтоб я Ее любил,
А потому, что я томлюсь с другими.

И если мне сомненье тяжело,
Я у Нее одной ищу ответа,
Не потому, что от Нее светло,
А потому, что с Ней не надо света.

Рассмотрим игру некоторіх аллитераций:

СрЕдИ миров, в мерцании СвЕтИл

МиРоВ, В МеР

ОднОй ЗвеЗды я пОвтОряю имя...

одной звезды Я повторЯю имЯ...
не пОТОму, чТОб я ее любил,

а пОТОму, чтО я ТОмлюсь с другими.

И ЕслИ мнЕ сомненье тяжело
и еСли МНЕ СоМНЕнье тяжело
и если мНЕ сомНЕНьЕ тяжело

Не пОТОму, чТО ОТ нее свеТлО
НЕ потому, что от НЕе светло

нЕ пОтОму, чтО От нЕе свЕтлО

одной звезды я пОвТОряЮ Имя...
не пОТОму, чтоб я ее лЮбИл,

Отоюи - отоюи

Через все стихотворение проходит ритмичная игра ЕЕ ОО ЕО ОЕ

А теперь поговорим о содержании произведения, как таковом.

Всего восемь строк. За полгода до кончины. Прожить жизнь - более полувека - чтобы незадолго до конца написать эти восемь строк. Восстанавливать утраченные идеи Еврипида, переводить Бодлера и Рембо и войти в двадцатый век вот этими восемью строками. Всё остальное у него - классика для редчайших читателей и поклонников. Сколько их? Тысяча? Сто тысяч? Миллион? А вот эти восемь строк покорили десятки, сотни миллионов сердец. Эти восемь строк переписывались от руки в тайные. хранимые у самого сердца блокнотики.

Среди миров, в мерцании светил

Одной звезды я повторяю имя....

В этих словах нет ни одного неизвестного ранее, не "заезженного". Десятки тысяч поэтов уже писали эти слова в самых различных комбинациях. Казалось бы, чего уж проще.

Среди миров... (аллитерация РИ-ИР!!!)

Исполнители высочайшего уровня внесли свой вклад в транскрипции авторского текста.

Три основных изменения:

1. вместо "я томлюсь с другими" - "мне темно с другими"

2. вместо "мне сомненье тяжело" - "мне на сердце тяжело"

3. вместо "ищу ответа" - "молю ответа".

Внешней пуантой стихотворения является " с ней не нужно света "

Звезда, с которой не нужно света!

Глубочайшее философское произведение в восьми строках.

Потрясающее восприятие Времени и Пространства.

Актуализация Имени.

Среди миров. В мерцании светил.

С ней не нужно света.

Внутренней пуантой произведения является "Одной звезды я повторяю имя".

Женское сердце отзывается на эту строку, как отзывается оно на алые паруса Грина. В каждой женщине горит эта единственная звезда, с которой уже не нужно никакого другого света. И каждая женская душа стоит на берегу огромного моря и ждет появления того. кто повторяет её и только её имя. Она! Она Одна и вся Вселенная! Она среди этих бесчисленных миров, среди этого непрерывного мерцания мириадов светил и тот, кто думает только о ней. И нет в мире ничего прекраснее этого мига. Ведь раз он это пишет, значит он обязательно, обязательно её найдёт!!

Следующее разрушение этого образа бессильно, как удар морской волны о подножие скалы, на которой она встречает морской рассвет.

Не потому, чтоб я её любил...

Собственно сам факт любви этим не отрицается. Просто причина не в этом. А в томленьи духа . Первичное расширение Екклезиастова томления на ограниченный круг "других ", выделение как бы кругом света той единственной, на кого это томление не распространяется и потому превращает её в исключение из круга "других ".

Два аллитерированных состояния души - томление и сомнение перекликаются во внутренней топике стиха.

"А потому, что я томлюсь с другими.

И если мне сомненье тяжело..."

Мы уже видим, что Декартово сомнение , универсум универсумов, порождающий принятие собственного бытия (если я сомневаюсь во всем, несомненно одно: я сомневаюсь,я сомневаюсь, следовательно я мыслю, я мыслю, следовательно я существую), является одним из основных томлений мятежного духа живущего, ищущего "ответа" . Но ответ не воспринимается автором, как "свет ". Собственно это гимн концу света. Свет просто не нужен. От нее - той единственной. имя которой повторяет он среди миров в мерцании светил - он ждет именно ответа . Не света, не освещения, а участия, тепла, которое уже не есть "свет", и свет ему совершенно не нужен. Ответ, как именно отзвук, встречное движение души, которая уже не нуждается ни в каких физических атрибутах. Ответа, который уже не томленье. Ответа, которого ждет вся цивилизация. Просто знать, "я не одинок", "есть та, которая меня понимает", "та, которая ответит", "снимет все сомнения и томления" и примет таким, какой я есть. Вот этот протест против безнадежности одиночества человека в мире и является самым главным внутренним содержанием этого замечательного, великого, величайшего стихотворения, рожденного поэтом чуть ли не как итог всей его богатейшей литературной биографии.

Каких только игр не порождает это произведение!

Задеты самые сокровенные струны души читателя.

Среди светил, в мерцании миров.

Я у одной звезды ищу ответа

Не потому, что свет её таков

А потому что с ней не нужно света.

Любовь поэтов Серебряного века Щербак Нина

Иннокентий Анненский 1855 – 1909 «Не потому, что от Нее светло, а потому, что с Ней не надо света»

Иннокентий Анненский

«Не потому, что от Нее светло, а потому, что с Ней не надо света»

Поэт, лингвист, глубокий знаток античной культуры, переводчик Иннокентий Фёдорович Анненский окончил историко-филологический факультет Петербургского университета по отделению сравнительного языкознания. Лингвистические способности у него были выдающиеся. Сын Анненского, поэт Валентин Кривич, писал: «Помнится мне цифра 14, всегда упоминавшаяся, когда почему-либо заходила речь о языках ему знакомых. Конечно, одни, как французский и немецкий, он знал с детства, а древние были его, так сказать, профессиональной специальностью, в других же, может быть, он только разбирался, конечно, в этот счет входили и языки славянские, но все же их было 14».

В 1896 году поэт поселился в Царском Селе, «городе муз», став директором Николаевской мужской классической гимназии. Для директора была предоставлена квартира, располагавшаяся на втором этаже гимназии и имевшая большую веранду. Окна выходили на Малую улицу. Во дворе был личный сад Анненского. Он очень любил цветы и с удовольствием их разводил. Вот как вспоминал то время будущий поэт, а тогда маленький мальчик Всеволод Рождественский: «Огромная директорская веранда выходила в сад, где бежали улицы, желтеющие песком дорожки и дремали клумбы с необычайно яркими, пряными цветами, которые так любил их хозяин, И. Ф. Анненский. С самого раннего детства я помню его высокую суховатую фигуру, чинную и корректную даже в домашней обстановке. Неторопливо раскачиваясь в плетеной качалке, он узкими, тонкими пальцами с какой-то брезгливой осторожностью перебирал страницы журнала или, опираясь на трость, долго следил за танцующим полетом лиловой бабочки над ярко распахнутой чашей георгина или мохнатой астры…»

Спокойный и горделивый, в туго накрахмаленном высоком воротнике и в широком галстуке старинного покроя, с приветливым взглядом серо-синих глаз – этот человек сразу сумел внушить своим ученикам любовь и преклонение. Современница Анненского Любовь Гуревич в статье, посвященной его памяти, писала: «Рассказы гимназистов, его учеников, дополняемые личными впечатлениями, рисовали образ учителя, не похожего на обыкновенных русских учителей, – изысканного, светски-любезного в обращении со старшими и младшими, по-европейски корректного, остроумного, с каким-то особенным, индивидуальным изломом в изящной стройной фигуре, в приемах и речах».

Однако заслуга Анненского была не в том, что гимназисты пытались постигнуть античную трагедию, а в том, что он, по воспоминаниям Эриха Голлербаха, «звал к „пленительным и странным“ мечтаниям, с которыми не сравнится никакая педагогическая „польза“. На глупую шалость ученика педагог мог без злобы вяло уронить: „Вульфиус, какая вы дрянь…“ Но когда в 1905 году начались студенческие волнения, директор не посчитал нужным вмешиваться в дела своих подопечных. На одном из педагогических собраний он так и сказал: „Считаю учеников гимназии благородными, независимо от их взглядов“. Он был популярен среди гимназистов, но высшие чины его недолюбливали. Все это не прошло для Анненского даром, в 1906 году он был удален с директорского поста, о чем переживал до конца жизни».

Друзья любили его. Но, по словам одного из них, он все равно «жил среди пустыни, в которую сам обратил свой мир». И даже человеческая теплота не могла побороть это ощущение внутренней скорби. В то же время он был внимателен к окружающим. Несмотря на то что постоянно обдумывал новые стихи, он любил занимать общество экспромтами и шутками. Например, один знакомый Анненского славился тем, что в гостях ставил перед собой бутылку вина и молчал. Или задавал собеседникам этакие наивные вопросы: «А где ваша матушка живет? А сколько ей лет?» Однажды он задумал устраивать у себя литературные «понедельники». Анненский пришел в гости в первый раз и весь вечер проскучал. А во второй раз придумал развлечение. Когда все собрались, он заявил: «Знаете, господа, до чего я додумался? Гомер – ничтожный поэт!» Все, конечно, набросились на Анненского. Особенно разгорячился хозяин. После долгого спора Анненский признался, что сказал это намеренно: пронять хозяина можно было лишь подобной дозой дерзости.

Анненский женился по большой любви, на Надежде Хмаро-Барщевской, женщине гораздо старше себя. Стал отцом ее сыновей. Один из них впоследствии женился на некой Ольге Петровне, принявшей фамилию Хмаро-Барщевская. Уже после смерти Анненского она призналась, что любила именно его и что только ее одну любил он. «Мы повенчали души здесь, в Царском Селе», – писала она. Их платоническая любовь, возможно, напоминала и другие увлечения поэта. Анненский умел дружить с женщинами, восхищался их античной красотой, часто писал романтические и нежные письма. Анна Ахматова однажды ехидно заметила: «Когда Анненский увлекался какой-то дамой, жена продавала очередную березовую рощу и отправляла его в Швейцарию, откуда он возвращался „исцеленный“».

В Царском Селе Анненский издал свой первый сборник стихов «Тихие песни». Книга была подписана псевдонимом Ник. Т-о. Эти несколько букв не только входили в имя Иннокентий, но прочитывались как местоимение НИКТО. Так назвал себя мудрый Одиссей, пытаясь спастись из пещеры Циклопа. И так обозначил свое имя поэт, заново прокладывающий свой путь в творчестве. На публикацию откликнулись крупные стихотворцы: Брюсов – холодно-снисходительно, Блок – сдержанно-сочувственно. Анненский воспринял удар достойно: «Нисколько не смущаюсь тем, что работаю исключительно для будущего».

Поэзия Анненского долгое время была известна лишь небольшому кругу близких ему людей. В печати он начал выступать в 1880-е годы с рецензиями, критическими статьями, заметками на педагогические темы, причем эти выступления носили чисто академический характер. В начале 1890-х годов Анненский приступил к переводу трагедий Еврипида – первому полному стихотворному переводу на русский язык одного из величайших драматургов Древней Греции. В Царском Селе он продолжал эту работу, здесь же она была и завершена.

В 1909 году поэт познакомился с Сергеем Маковским, который в то время организовывал литературно-художественный журнал «Аполлон». Долгожданный сборник стихов «Кипарисовый ларец», по несправедливости судьбы, был издан только после смерти поэта. Именно эти стихи принесли Анненскому мировую известность. Много лет спустя, прогуливаясь вдоль Невы с начинающей писательницей Ниной Берберовой, Николай Гумилёв среди прочих ценных книг подарит ей свои произведения, книги Сологуба, Кузмина и «Кипарисовый ларец» Анненского как пример поэтической классики. Нина Берберова, правда, эти книги не приняла, уж больно дорогим ей показался подарок. А Гумилёв от обиды высоко поднял их над головой да и зашвырнул в Неву.

Как многие поэты, Анненский не знал славы при жизни, а умер неожиданно, от паралича сердца, упав на ступеньки Царскосельского вокзала.

А тот, кого учителем считаю…

Как тень прошел, и тени не оставил,

Весь яд впитал, всю эту одурь выпил,

И славы ждал, и славы не дождался,

Кто был предвестьем, предзнаменованьем,

Того, что с нами позже совершилось,

Всех пожалел, во всех вдохнул томленье -

И задохнулся…

Анна Ахматова

Из книги Не всё автора Спивакова Сати

«ПОТОМУ ЧТО Я - БЕРНСТАЙН!» Впервые Володя играл с Бернстайном в начале восьмидесятых годов в Зальцбурге. В день рождения Моцарта они играли его концерт. Сначала Спивакова долго не выпускали на фестиваль, не давали визу. Помню, он просидел в министерстве культуры до часа

Из книги Путник по вселенным автора Волошин Максимилиан Александрович

Иннокентий Анненский «Все мы умираем неизвестными»…{1}Слова Бальзака оказались правдой и для Иннокентия Федоровича Анненского.Но «жизнь равняет всех людей, смерть выдвигает выдающихся». Надо надеяться, что так случится и теперь.И. Ф. Анненский был удивительно мало

Из книги Портреты современников автора Маковский Сергей

Иннокентий Анненский Отрывок из статьи Волошина «Лики творчества. И. Ф. Анненский-лирик» печатается по первой публикации этой статьи: Аполлон. – 1910. – № 4. – Хроника.– С. 11–16.Иннокентий Федорович Анненский (1855–1909) – поэт, драматург, критик, переводчик. Волошин

Из книги 99 имен Серебряного века автора Безелянский Юрий Николаевич

Иннокентий Анненский

Из книги Фатьянов автора Дашкевич Татьяна

Из книги Одна на мосту: Стихотворения. Воспоминания. Письма автора Андерсен Ларисса Николаевна

1. «Потому, что мы пилоты» и другое В промежутках между поездками в Восточную Пруссию Алексей возвращался в Таллин. Ансамбль по-прежнему базировался там. Отлеживаясь, он много читал и сочинял. В противоборстве казарменной строгости и лирических дней середины мая

Из книги Шел из бани. Да и все… [с фотографиями] автора Евдокимов Михаил Сергеевич

«Я замолчала потому…» Я замолчала потому, Что о себе твердить устала. Кому же я нужна, кому? Вот почему я замолчала. Живи. Люби. А что любить? Успех? Дома? Толпу Шанхая? И яростно писать на «бис» Стихи о яблонях и мае? Родные яблони мои, Я вовсе вас не разлюбила, Но накипает и

Из книги БП. Между прошлым и будущим. Книга 2 автора Половец Александр Борисович

Я ДУРАК, ПОТОМУ ЧТО НЕ ВОРУЮ – Михаил Сергеевич, когда вас выбрали в губернаторы, поднялся такой шум! Артист, юморист, телеведущий в губернаторах – невиданное событие…– Да, как будто человек другой профессии нормальный, а если человек актер – значит, недоделанный

Из книги Марина Влади и Высоцкий. Француженка и бард автора Раззаков Федор

Потому что - Кунин Бывает, авторы сетуют: найти заголовок к будущему тексту так непросто! А сейчас начало пришло сразу, оно и подсказало мне название.Потому что - Кунин.Итак. Лет десять тому назад в «Панораме» публиковались мои заметки «Семь жизней Владимира Кунина»,

Из книги Некогда жить автора Евдокимов Михаил Сергеевич

«Потому что мы рвемся на Запад…» Наступление 1973 года Высоцкий и Влади встретили в доме кинорежиссера Александра Митты и его жены Лили. Кроме них среди гостей были Белла Ахмадулина с Борисом Месерером, Зоя Богуславская с Андреем Вознесенским, Галина Волчек, переводчик

Из книги Серебряный век. Портретная галерея культурных героев рубежа XIX–XX веков. Том 1. А-И автора Фокин Павел Евгеньевич

Я дурак, потому что не ворую – Михаил Сергеевич, когда вас выбрали в губернаторы, поднялся такой шум! Артист, юморист, телеведущий в губернаторах – невиданное событие…– Да, как будто человек другой профессии нормальный, а если человек актер – значит, недоделанный

Из книги Мои путешествия. Следующие 10 лет автора Конюхов Фёдор Филиппович

Из книги Океан времени автора Оцуп Николай Авдеевич

Потому что ты выберешь яхту 3 июля 1998 года. Из дневника Ирины КонюховойУже неделя, как Федор во Франции. Каждое утро мы созваниваемся. Сегодня как никогда долго говорили. У Федора много проблем. Ругает французов: «Я сюда больше не вернусь! Франция захирела. За все

Из книги Сквозь время автора Кульчицкий Михаил Валентинович

ЦАРСКОЕ СЕЛО (ПУШКИН И ИННОКЕНТИЙ АННЕНСКИЙ) Сарица, русская вотчина Сарчаза, как называли шведы Дудеровский погост Новгородского уезда, только в XVIII веке становится пышной загородной резиденцией императорского дворца - Царским Селом. Сарица, это еще - Саризгоф или

Из книги Не стреляйте в партизан… автора Нордман Эдуард Богуславович

«Одни верны России потому-то…» Одни верны России потому-то, Другие же верны ей оттого-то, А он не думал - как и почему. Она - его поденная работа. Она - его хорошая минута. Она была отечеством ему. Его кормили. Но кормили - плохо. Его хвалили. Но хвалили -

Из книги автора

МЫ БЫЛИ С НАРОДОМ, ПОТОМУ У НАС ВСЕ ПОЛУЧАЛОСЬ Уверен, именно потому, что мы правильно построили свои отношения с местным населением, наша борьба стала всенародной. А в том, что она была всенародной, я не сомневаюсь ни на минуту. Уже в 1942-м, а особенно в 1943–1944 годах мы знали,