Чампаватская тигрица. Исторические факты и художественный вымысел кинематографистов. Документальные и художественные фильмы

⁰

, Соединённые провинции , Британская Индия - 19 апреля , Ньери , Кения) - английский охотник , защитник природы, натуралист , писатель .

Известен как охотник на зверей-людоедов и автор ряда повестей о природе Индии.

Жизнь и деятельность

Молодые годы

Джим Корбетт родился в ирландской семье в Найнитале , в Кумаоне, в предгорьях Гималаев на севере Индии. Он был восьмым из тринадцати детей в семье Кристофера и Мэри Джейн Корбетт. Семья имела также летний дом в Каладхунги , где Джим проводил много времени.

Джим был с детства очарован живой природой, он научился различать голоса птиц и зверей. С годами он стал хорошим охотником и следопытом. Корбетт учился в школе Oak Openings, впоследствии переименованной в колледж Philander Smith, и в колледже Святого Иосифа с Найнитале.

Не достигнув возраста 19 лет, он покинул колледж и стал работать на Бенгальской и Северо-западной железной дороге, сначала в качестве инспектора по топливу в Манакпуре (Пенджаб), а затем в качестве подрядчика по перегрузке грузов на станции Мокамех Гхат в Бихаре .

Охота на зверей-людоедов

Документально подтверждено, что в период с 1907 года по 1938 год Корбетт выследил и застрелил 19 тигров и 14 леопардов , официально задокументированных как людоеды . Эти животные были повинны в смерти более чем 1200 человек. Первый убитый им тигр - Чампаватский людоед , - был причиной документально зафиксированной смерти 436 человек.

Корбетт также застрелил Панарского леопарда, который, после полученной от браконьера раны не мог больше охотиться на свою обычную добычу и, став людоедом, убил около 400 человек. Среди других уничтоженных Корбеттом зверей-людоедов можно отметить Талладешского людоеда, Моханскую тигрицу, Такского людоеда и тигрицу-людоеда из Чоугара.

Наиболее известным из застреленных Корбеттом людоедов был леопард из Рудрапраяга , который в течение восьми лет терроризировал местных жителей и паломников, направлявшихся в индуистские святыни в Кедарнатхе и Бадринатхе . Анализ черепа и зубов этого леопарда показал наличие заболеваний дёсен и наличие сломанных зубов, не позволявших ему охотиться за привычной пищей и явившейся причиной того, что зверь стал людоедом.

После освежевания тигрицы-людоеда из Така, Джим Корбетт обнаружил в её теле два старых огнестрельных ранения, одно из которых (в плече) стало септическим, и, по предположению Корбетта, явилось причиной превращения зверя в людоеда. Анализ черепов, костей и шкур зверей-людоедов показал, что многие из них страдали от болезней и ран, таких как глубоко вонзившиеся и сломавшиеся иглы дикобразов или не зажившие огнестрельные ранения.

В предисловии к книге «Кумаонские людоеды» Корбетт писал :

Корбетт рисковал своей жизнью для спасения жизней других людей, чем заслужил уважение населения тех районов, в которых он охотился.

Участие в Первой мировой войне

Охотник становится защитником природы

В конце 1920-х годов Корбетт купил свою первую кинокамеру и начал снимать фильмы о жизни тигров . Хотя он обладал прекрасным знанием джунглей, но получить хорошие кадры было очень сложно из-за скрытности животных.

Корбетт был обеспокоен судьбой тигров и их среды обитания . Он читал лекции школьникам о природном наследии и необходимости сохранять леса и их фауну, способствовал созданию Ассоциации сохранения диких зверей в Соединённых провинциях, и Всеиндийской конференции за сохранение дикой природы (англ. All-India Conference for the Preservation of Wildlife ). Вместе с Ф. У. Чэмпионом, он сыграл ключевую роль в создании первого национального парка в Кумаоне, Hailey National Park , первоначально названном по имени лорда Малкольма Хэйли.

Участие во Второй мировой войне

На пенсии в Кении

Джим Корбетт скончался от сердечного приступа 19 апреля 1955 года в возрасте 79 лет через несколько дней после завершения работы над своей шестой книгой Tree Tops . Он похоронен на кладбище англиканской церкви Святого Петра в Ньери, Кения .

Наследие

Дом Корбетта в индийской деревне Каладхунги, Найнитал , был превращён в его музей. Участок земли площадью 221 акр, который Корбетт купил в 1915 году, до сих пор пребывает в первозданном виде. Также в деревне сохранились дом, который Корбетт построил для своего друга Моти Сингха, и Стена Корбетта - каменная стена 7,2 км длиной, защищающая деревенские поля от диких животных.

Литературная деятельность

Первая книга Джима Корбетта («Кумаонские людоеды») имела большой успех в Индии, Великобритании и США. Первое американское издание было выпущено тиражом 250 000 экземпляров. Впоследствии книга «Кумаонские людоеды» была переведена на 27 языков.

Четвёртая книга Корбетта («Наука джунглей») фактически является его автобиографией.

Библиография

Название	Англ. название	Синопсис
«Кумаонские людоеды»	Man-eaters of Kumaon	Автобиографические заметки об охоте на зверей-людоедов в Кумаоне, Индия.
«Леопард из Рудрапраяга»	The Man-eating Leopard of Rudraprayag	Повесть об охоте на леопарда-людоеда из Рудрапраяга.
«Моя Индия»	My India	Автобиографические заметки о жизни в Индии в конце XIX первой половине XX века.
«Наука джунглей»	Jungle Lore	Автобиографические заметки о юности Корбетта.
«Храмовый тигр»	The Temple Tiger and more man-eaters of Kumaon	Автобиографические заметки об охоте на зверей-людоедов в Кумаоне и о природе Индии.
«Трис топс»	Tree Tops	Заметки о посещении британской принцессой Елизаветой охотничьего домика-гостиницы в Кении.

Документальные и художественные фильмы

В 1986 году BBC выпустило документальную драму «Людоеды Индии» (англ. Man-Eaters of India ) с Фредом Тревизом в роли Корбетта.
В 2002 году на основе книг Корбетта был выпущен фильм в формате IMAX «Индия: королевство тигра» (англ. India: Kingdom of the Tiger ) с Кристофером Хейердалом в роли Корбетта.
В 2005 году увидел свет телевизионный фильм на основе книги «Леопард из Рудрапраяга» (англ. The Man-Eating Leopard of Rudraprayag ) с Джейсоном Флемингом в главной роли.

Напишите отзыв о статье "Корбетт, Джим"

Литература

Martin Booth. Carpet Sahib: A Life of Jim Corbett. - Oxford University Press, USA, 1991. - 288 с. - ISBN 0192828592 .

Ссылки

(англ.)
(англ.)
(англ.)
(англ.)
(англ.)
(англ.)

Примечания

Dr. Shreenivaas Barge. (англ.) (недоступная ссылка - история ) . - Краткая биография Джима Корбетта - третье издание. Проверено 21 июля 2010. .
Stephen Mills. Tiger. - Firefly Books, 2004. - С. 99. - 168 с. - ISBN 978-1552979495 .
Джим Корбетт. Кумаонские людоеды. - АРМАДА-ПРЕСС, 1999. - 396 с. - ISBN 5-7632-0825-0 .
M. Rangarajan. India"s Wildlife History: an Introduction. - Delhi: Permanent Black and Ranthambore Foundation, 2006. - С. 70. - ISBN 8178241404 .
V. Thapar. . - Delhi: Permanent Black, 2001.
R.J. Prickett. Treetops: Story of A World Famous Hotel. - Nairn Scotland: David & Charles, 1998. - 200 с. - ISBN 0715390201 .
G.K. Sharma. (англ.) . The Sunday Tribune (26 May 2002). Проверено 20 июля 2010. .
Visitors" log book of 1954, Treetops hotel, Kenya. Книга регистрации постояльцев гостиницы Tree Tops Hotel, Кения, за 1954 год.
Jaleel, J.A. (англ.) (недоступная ссылка - история ) (2009). Проверено 20 июля 2010.

Отрывок, характеризующий Корбетт, Джим

Французский гусарский унтер офицер, в малиновом мундире и мохнатой шапке, крикнул на подъезжавшего Балашева, приказывая ему остановиться. Балашев не тотчас остановился, а продолжал шагом подвигаться по дороге.
Унтер офицер, нахмурившись и проворчав какое то ругательство, надвинулся грудью лошади на Балашева, взялся за саблю и грубо крикнул на русского генерала, спрашивая его: глух ли он, что не слышит того, что ему говорят. Балашев назвал себя. Унтер офицер послал солдата к офицеру.
Не обращая на Балашева внимания, унтер офицер стал говорить с товарищами о своем полковом деле и не глядел на русского генерала.
Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы.
Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.
Увидав русского генерала, он по королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить.
– De Bal macheve! – сказал король (своей решительностью превозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), – charme de faire votre connaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] – прибавил он с королевски милостивым жестом. Как только король начал говорить громко и быстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам не замечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положил свою руку на холку лошади Балашева.
– Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu"il parait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – сказал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить.
– Sire, – отвечал Балашев. – l"Empereur mon maitre ne desire point la guerre, et comme Votre Majeste le voit, – говорил Балашев, во всех падежах употребляя Votre Majeste, [Государь император русский не желает ее, как ваше величество изволите видеть… ваше величество.] с неизбежной аффектацией учащения титула, обращаясь к лицу, для которого титул этот еще новость.
Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет свои обязанности:] он чувствовал необходимость переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его:
– Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с добродушно глупой улыбкой.
Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон.
– Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s"arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.

Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l"enverrai a l"Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.

Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.

В июле 1875 года в индийском городе Найнитал в семье ирландских переселенцев родился мальчик, которого назвали Эдуардом Джеймсом Корбеттом. У его родителей было ещё двенадцать детей, а сам Джеймс, или, как его называли «Джим», был восьмым по счёту. Мальчик с самого рождения был окружён величественной природой гималайских подножий северной Индии. Гуляя в джунглях, он научился различать животных и птиц по голосам. Это помогло ему впоследствии стать удачливым следопытом и охотником. В 19 лет он бросил обучение в колледже Святого Иосифа и отправился в Пенджаб, где устроился рабочим на железную дорогу.

(Всего 11 фото)

Когда вспыхнула Первая мировая война, Корбетт сформировал отряд из пятисот добровольцев и отправился с ними во Францию. Показав себя отличным командиром и руководителем, мужчина был удостоен звания майора британской армии.

Но известен Джим Корбетт вовсе не этим, а своими охотничьими заслугами. Местности для охоты ирландец выбирал самые сложные и опасные – в них обитали хищники-людоеды. Доподлинно известно, что с 1907 по 1938 годы Корбеттом было застрелено 14 леопардов и 19 тигров, успевших до этого загрызть более 1200 человек. Первым убитым хищником стал тигр по прозвищу Чампаватский людоед, ставший причиной смерти 436 людей. Все убитые Корбеттом животные были убеждёнными людоедами, наводившими ужас как на отдалённые деревни, так и шумные города.

Один из самых известных хищников, убитых ирландцем, стал леопард из Рудрапраяга, который на протяжении десяти лет нападал на паломников, идущих к индуистским святыням в Бадринатхе и Кедарнатхе.

Но Джим не был фанатичным убийцей больших кошек. Он тщательно изучал тела погибших от его рук зверей и вскоре пришёл к выводу, что становиться людоедами им приходится не по своей воле. Во многих случаях отказу от привычной пищи способствовали огнестрельные ранения, причинённые браконьерами. Некоторые раны были не настолько серьёзны, чтобы убить животное, но достаточно серьёзные, чтобы лишить его возможности охотиться на проворных копытных. Пытаясь выжить, зверь начинал нападать на того, кто был самым доступным – человека. В начале 20-го века спортивная на больших хищников была сильно распространена среди британской знати. Это и способствовало регулярному появлению животных-людоедов.

Корбетт не испытывал извращённого удовольствия от убийства. Он жалел животных, вынужденных в силу обстоятельств питаться человечиной. Охотился он всегда в одиночку, пешком, в сопровождении верного спаниеля Робина. Джим был уверен, что кошки-людоеды достаточно умны и сообразительны, чтобы в одночасье из жертвы превратиться в охотника, поэтому не желал рисковать чьей-либо жизнью кроме своей. Именно за такую самоотверженность жители тех мест, которые он избавил от смертельной угрозы, считали его святым.

Ирландец не переставал любить природу, и в конце 20-х годов обзавёлся кинокамерой, которую использовал для съёмок документальных фильмов о тиграх. Он всерьёз был обеспокоен судьбой индийских джунглей и их обитателей, поэтому слыл ярым защитником природы родного края. Благодаря ему в регионе Кумаон появился национальный парк, а также природоохранная организация.

К моменту начала Второй мировой войны мужчине было уже 65 лет, но он решил не оставаться в стороне. Под его надзор был переведён районный фонд помощи раненым солдатам. В 1944 году Корбетт стал подполковником и занял должность ведущего инструктора по выживанию в джунглях. Через три года он переехал из Индии в Кению (Ньери), где и умер от сердечного приступа в 1955 году. Ему было 79 лет.

Джеймс Корбетт успел написать шесть книг о джунглях, индийской природе, хищниках-людоедах и причинах, заставлявших их таковыми становиться. Самой популярной, переведённой на 27 языков, стала дебютная повесть «Кумаонские людоеды», изданная в 1944 году.

В 1957 году его имя было присвоено национальному парку, организации которого он способствовал ещё при жизни. А дом в индийском Найнитале превратили в музей.

В 1975 году в Индии была выпущена серия марок с изображениями народного героя. И хоть прошло уже более ста лет индусы до сих пор чтут память скромного усатого ирландца, спасшего, без преувеличения, тысячи жизней.

Джим Корбетт

КУМАОНСКИЕ ЛЮДОЕДЫ

ВМЕСТО ЭПИГРАФА

«…вскоре после восхода луны тигрица стала реветь близ Чука и, проревев там часа два, пошла в направлении лагерей рабочих у Кумайа-Чак. Рабочие, услышав приближение тигрицы, стали кричать, чтобы ее отпугнуть. Но ожидаемого результата не последовало: тигрица только разъярилась и не ушла до тех пор, пока люди не замолчали».

Дж. Корбетт. «Кумаонские людоеды»

Тигр-людоед - это такой тигр, который вынужден под давлением не зависящих от него обстоятельств перейти на непривычную пищу. Причиной такого перехода в девяти случаях из десяти являются раны, а в одном случае - старость. Рана, вынудившая тигра стать людоедом, может быть результатом неудачного выстрела охотника, не ставшего затем преследовать раненого животного, или же результатом столкновения с дикобразом. Люди не представляют для тигра естественной добычи, и только когда вследствие ран или старости звери становятся неспособными продолжать свой обычный образ жизни, они начинают питаться человеческим мясом.

Когда тигр убивает свою добычу, предварительно подкравшись к ней или из засады, успех нападения зависит прежде всего от быстроты, а также от состояния его зубов и когтей. Если тигр страдает от одной или нескольких мучительных ран, если у него повреждены зубы или стерты когти, вследствие чего он уже не может охотиться на животных, которыми всегда питался, ему приходится убивать людей. Я думаю, что превращение тигра в людоеда обычно происходит случайно.

Чтобы пояснить, что я подразумеваю под «случайностью», приведу пример. Сравнительно молодая муктесарская тигрица-людоедка при встрече с дикобразом потеряла глаз, в предплечье и подмышкой ее правой передней лапы впилось около 50 игл длиной от одного до девяти дюймов.

Некоторые из этих игл, натолкнувшись на кость, загнулись назад в форме U, причем острие иглы и ее сломанный конец сошлись совсем близко. Там, где тигрица пыталась извлечь иглы зубами, образовались гноящиеся раны. В то время как она лежала в густой траве, зализывая раны и страдая от голода, какая-то женщина решила скосить как раз эту траву на корм для своей коровы. Сперва тигрица не обращала на нее внимания, но когда женщина оказалась совсем близко от нее, зверь прыгнул и ударил - удар пришелся по черепу женщины. Смерть наступила мгновенно; когда труп женщины был найден на следующий день, в одной руке убитой был зажат серп, а в другой - охапка травы, которую она срезала в момент нападения тигрицы. Не тронув трупа, тигрица проковыляла свыше мили и спряталась в небольшой яме под упавшим деревом. Через два дня один мужчина пришел туда, чтобы наколоть дров, тигрица убила и его. Он упал поперек ствола, и так как тигрица разодрала когтями его спину, то запах крови, по-видимому впервые, внушил ей мысль, что она может утолить свой голод человеческим мясом. Как бы то ни было, но, прежде чем уйти, она съела небольшой кусок мяса со спины убитого. Днем позже она уже «намеренно» и без всякого повода убила свою третью жертву. С этого времени она стала настоящей людоедкой и, прежде чем ее уничтожили, успела убить 24 человека.

Тигр с добычей, раненый тигр или тигрица с маленькими детенышами могут случайно убить человека, который побеспокоит их. Но при всем желании нельзя считать этих тигров людоедами, хотя их часто так называют. Что касается меня лично, то я считаю необходимым всегда тщательно проверить все обстоятельства, прежде чем объявить того или иного тигра (леопарда) людоедом. Осмотр трупов людей, которых считают убитыми тиграми или леопардами, или - на наших равнинах - волками и гиенами, очень важен.

Я не буду приводить примеры, но мне известны случаи, когда убийство совсем ошибочно приписывалось хищным зверям.

Распространено ошибочное мнение, что все тигры-людоеды старые и чесоточные, так как избыток соли в человеческом мясе якобы вызывает чесотку. Я некомпетентен в вопросе о количестве соли в мясе человека и животных, но утверждаю, что питание человеческим мясом не только не портит шерсти зверей-людоедов, но, наоборот, дает противоположный результат. Все людоеды, которых я видел, обладали превосходным мехом.

Многие считают также, что детеныши зверей-людоедов сами автоматически становятся людоедами. Это предположение на первый взгляд звучит вполне резонно, однако оно не подтверждается фактами. В то же время обстоятельство, что люди не служат естественной добычей для тигров или леопардов, заставляет предполагать обратное.

Детеныш ест то, что ему приносит мать, и я даже знаю случаи, когда тигрята помогали матери в ее нападении на людей. Однако я не знаю ни одного случая, когда тигр, после того как его родители-людоеды были убиты или он стал взрослым и вышел из-под их опеки, сам стал людоедом.

Часто возникает вопрос, чьей жертвой был убитый человек: тигра или леопарда. Общее правило, исключения из которого мне не известны, гласит, что все дневные убийства совершает тигр, а все ночные - леопард. Оба эти обитателя лесов имеют много одинаковых повадок, убивают свои жертвы сходным образом и способны перетаскивать убитых ими людей на большие расстояния. Поэтому было бы естественным предположить, что они охотятся в одни и те же часы. На самом деле это не так, ибо тигр смелее леопарда. Став людоедом, тигр теряет всякий страх перед человеком, а так как люди гораздо больше передвигаются днем, нежели ночью, тигр-людоед убивает свою добычу при дневном свете, не прибегая к нападению на человека ночью в его жилище.

Леопард, даже убивший десятки людей, никогда не перестает бояться человека. Избегая встреч с людьми днем, он убивает их ночью, застигая в пути или даже проникая в дома. Благодаря этим особенностям тигра-людоеда легче застрелить, нежели людоеда-леопарда. Количество убийств, совершенных тигром-людоедом, зависит, во-первых, от наличия естественной для него добычи в том районе, где он обитает, во-вторых, от характера увечий, превративших тигра в людоеда, и, в-третьих, от того, имеем ли мы дело с самцом или с самкой с детенышами.

Когда не имеется возможности составить свое собственное суждение по какому-либо вопросу, мы склонны полагаться на чужое мнение. Особенно это бросается в глаза, когда речь заходит о тиграх, и не только о тиграх-людоедах, но о тиграх вообще. Писатель, впервые употребивший выражения «жестокий, как тигр» или «кровожадный, как тигр» с целью подчеркнуть отвратительные свойства описанного им в пьесе злодея, не только обнаружил достойное сожаления невежество в вопросе о звере, которого он так заклеймил, но и создал неверный образ, получивший самое широкое распространение. Именно эти выражения способствовали созданию неправильного мнения о тиграх у большинства людей, за исключением немногих, которым удалось составить свое, самостоятельное суждение, основанное на реальных фактах.

Наиболее кровожадная из всех тигров-людоедов, наводившая страх на окрестности Непала и Индии, самка бенгальского тигра недаром получила свое прозвище. Чампаватская тигрица была включена в Книгу рекордов Гиннеса из-за того, что за определенный промежуток времени лишила жизни более 436 человек.

Предыстория

Доподлинно неизвестно, отчего животное начало охотиться на людей. Кровавое пиршество началось внезапно. Массово стали пропадать жители окрестностей, примыкавших к диким джунглям.

Нейтрализовать тигрицу-людоеда правительство отправило самых известных охотников и военнослужащих армии Непала. Однако уничтожить или изловить животное им не удалось, звероловы смогли лишь изменить ареал обитания хищника. Чампаватская тигрица, спасаясь от преследователей, пересекла государственную границу и скрылась в джунглях на территории Индии. Там животное продолжило свое кровавое пиршество.

Тигрица стала смелее и агрессивнее, совершала вылазки даже днем. В конце концов попросту бродила по окраинам деревень, пока не находила очередную жертву. В результате люди перестали покидать свои жилища, отказывались выходить на работу - жизнь региона была парализована. Жители впадали в ступор, заслышав в лесу рычание тигра.

Да придёт спаситель…

Наконец, в 1907 году чампаватская тигрица была застрелена выдающимся британским охотником того времени Джимом Корбеттом. Он выследил хищника в окрестностях индийского городка Чампават. Последней жертвой животного-людоеда стала несчастная юная девушка, собиравшая хворост.

Когда Корбетт изучил свой трофей, он обнаружил, что с пастью зверя что-то не в так. У тигрицы были деформированы правые клыки на нижней и верхней челюстях. Причем, на верхней челюсти - сломаны наполовину, а на нижней - полностью, до кости. По утверждению охотника, причиной повреждения челюсти животного являлось огнестрельное ранение. Поэтому хищник не имел возможности убивать свою естественную добычу и превратился в людоеда.

В городке Чампават была установлена «цементная плита», обозначившая место, где была убита чампаватская тигрица. Подробности о звере и особенностях охоты на него можно узнать из автобиографического романа охотника Джима Корбетта «Кумаонские людоеды».

Известнейший охотник на хищников-людоедов в Индии

Кстати, фильм про чампаватскую тигрицу не упоминает личность легендарного охотника и является чистой воды художественной интерпретацией событий прошлого, хотя полковника армии Британии Джима Корбетта правительство Соединенных провинций многократно приглашало для ликвидации хищников-людоедов в районах Кумаон и Гархвал. За выдающуюся храбрость и успехи в спасении человеческих жизней многие местные жители не просто уважали его, но и считали святым (садху).

Имеются документальные подтверждения тому, что в период с 1907 года по 1938 год Джим выследил и уничтожил 14 леопардов и 19 тигров, по той или иной причине ставших людоедами. И первым животным в данном списке значится чампаватская тигрица. Охотник кроме повреждения челюстей отмечал ранение плеча зверя, ставшее септическим, что по мнению профессионала, усугубило причину превращения хищника в людоеда. Поскольку в начале 20 столетия среди элиты Британской Индии спортивная охота на хищных животных была самым популярным развлечением, то регулярное появление зверей-убийц было неминуемым.

«Легенда о тигрице»

В 2002 году в прокат вышла приключенческая картина производства Тайланда. Прототипом зверя, фигурирующего в телевизионной истории, стала чампаватская тигрица.

Фильм создал Бхандит Риттакол, выступивший в ипостаси сценариста и режиссера одновременно. В сценарии реальная история была искажена полностью, действие перенесено в 1786 год и построено на древней легенде, которая гласит о том, что однажды в решающей схватке в диких джунглях сошлись армии двух могущественных азиатских королевств. Когда баталия закончилась и умолкли крики умирающих бойцов, одна юная красавица отправилась на поле брани разыскать своего возлюбленного. Парень к тому времени был мертв, а несчастная невеста пала жертвой безжалостных и подлых мародеров. Тогда и родилось предание, согласно которому душа девушки вселилась в свирепую тигрицу, убивающую всех, кто встретится ей на пути.

Прошло 100 лет. В дикие джунгли приезжают беспощадные охотники, ведомые алчной жаждой обогащения. Им нужны шкуры редких животных и слоновая кость. Они намереваются убить тигрицу. Испуганные местные крестьяне запираются в домах. Охота начинается, только непонятно - кто добыча, а кто смертоносный убийца.

Джим Корбетт

ХРАМОВЫЙ ТИГР

ВМЕСТО ЭПИГРАФОВ

1. «Вскоре тигр протянул вперед лапу, за ней другую, потом очень медленно, не отрывая брюха от земли, подтянулся к добыче. Пролежав несколько минут неподвижно, все еще не спуская с меня глаз, нащупал губами хвост коровы, откусил его, отложил в сторону и начал есть…Винтовка лежала у меня на коленях стволом в ту сторону, где находился тигр, нужно было лишь поднять ее к плечу. Я мог бы это сделать, если бы тигр хоть на миг отвел от меня взгляд. Но он сознавал грозившую ему опасность и, не отрывая от меня глаз, не спеша, но безостановочно ел».

2. «…мимо меня прошла группа из двенадцати европейцев с боевыми винтовками. Через несколько минут за ними проследовали сержант и два солдата с флажками и мишенями для стрельбы. Сержант, добрая душа, сообщил мне, что прошедшие только что люди направляются на полигон и что они держатся вместе из-за людоедов».

3. «Вообще тигры, исключая раненых и людоедов, очень добродушны».

Дж. Корбетт. «Храмовый тигр»

ХРАМОВЫЙ ТИГР

Тот, кто никогда не жил в Гималаях, не представляет себе, как велика власть суеверий над людьми в этом малонаселенном районе. Но различного рода верования, исповедуемые образованными жителями долин и предгорий, мало чем отличаются от суеверий простых неграмотных горцев. По существу, разница так невелика, что трудно решить, где кончаются верования и начинаются суеверия. Поэтому я просил бы читателя, если у него возникнет желание посмеяться над простодушием участников события, о котором собираюсь рассказать, повременить и попытаться установить, отличаются ли чем-нибудь описанные мною суеверия от догм религии, в которой он был воспитан.

Итак, после Первой мировой войны Роберт Баллеарс и я охотились во внутренних районах Кумаона. Сентябрьским вечером мы стали лагерем у подножия Трисула, как раз в том месте, где, как нам сообщили, ежегодно духу этой горы приносятся в жертву восемьсот коз. С нами было пятнадцать горцев. Ни разу прежде на охоте мне не приходилось иметь дело с такими жизнерадостными и ревностными в исполнении своих обязанностей людьми. Одного из них, Бала Сингха, гарвальца, я знал в течение ряда лет, он сопровождал меня во многих экспедициях. Он особенно гордился тем, что во время охоты нес самый тяжелый тюк из моей поклажи и, шагая впереди, подбадривал остальных пением. По вечерам на привалах, прежде чем пойти спать, наши люди всегда пели у костра. В тот первый вечер у подножия Трисула они сидели дольше, чем обычно. До нас доносились пение, удары в ладоши, крики и стук по консервным банкам.

Мы заранее решили остановиться в этом месте, чтобы поохотиться на таров, поэтому были крайне удивлены, когда утром, сев завтракать, увидели, что наши люди готовятся сворачивать лагерь. На просьбу объяснить, в чем дело, они ответили, что этот участок не подходит для лагеря, что здесь сыро, вода непригодна для питья, топливо достать трудно и что, наконец, в двух милях отсюда есть место лучше.

Мой багаж накануне несли шестеро гарвальцев. Я обратил внимание, что сейчас вещи уложены в пять тюков, а Бала Сингх сидит у костра отдельно от всех с накинутым на голову и плечи одеялом. После завтрака я направился к нему. Остальные прекратили работу и с напряженным вниманием стали наблюдать за нами. Бала Сингх видел, что я подхожу, но даже не попытался поздороваться (что было для него необычно) и на все мои вопросы отвечал лишь, что он не болен. В тот день мы проделали двухмильный переход в полном молчании. Бала Сингх замыкал шествие и двигался так, как двигаются лунатики или люди, одурманенные наркотиками.

Происходившее с Бала Сингхом угнетало и остальных четырнадцать человек, они работали без обычного воодушевления, на лицах застыли напряжение и испуг. Пока ставили палатку, в которой мы с Робертом жили, я отвел в сторону своего слугу-гарвальца Моти Сингха - я знал его уже двадцать пять лет - и потребовал, чтобы он рассказал, что случилось с Бала Сингхом. Моти долго уклонялся от ответа, говорил что-то невразумительное, но в конце концов я вытянул из него признание.

Когда мы вчера вечером сидели возле костра и пели, - сказал Моти Сингх, - дух Трисула вскочил в рот Бала Сингху, и он его проглотил. Все начали кричать и бить в жестянки, чтобы изгнать духа, но это нам не удалось, и теперь уж ничего нельзя поделать.

Бала Сингх сидел в стороне, одеяло по-прежнему покрывало его голову. Он не мог слышать моего разговора с Моти Сингхом, поэтому я подошел к нему и попросил рассказать, что случилось с ним накануне вечером. С минуту Бала Сингх смотрел на меня полными отчаяния глазами, затем безнадежно произнес:

Бесполезно рассказывать вам, саиб, что случилось вчера вечером: вы не поверите мне.

Разве я когда-нибудь не верил тебе? - спросил я.

Нет, - ответил он, - вы всегда верили мне, но этого вы не поймете.

Пойму или нет, все равно я хочу, чтобы ты подробно рассказал, что произошло.

После долгой паузы Бала Сингх ответил:

Хорошо, саиб, я скажу. Вы знаете, что, когда поют наши горские песни, обычно один человек запевает, а все остальные хором подхватывают припев. Так вот, вчера вечером я запел песню, а дух Трисула прыгнул мне в рот и, хотя я старался его вытолкнуть, проскочил через горло в желудок. Костер горел ярко, и все видели, как я боролся с духом; остальные тоже старались прогнать его, кричали и били в банки, но, - добавил он, всхлипнув, - дух не захотел уйти.

Где дух теперь? - спросил я.

Положив руку на желудок, Бала Сингх убежденно сказал:

Он здесь, саиб. Я чувствую, как он ворочается.

Роберт весь день обследовал местность к западу от лагеря и убил одного из встретившихся ему таров. После обеда мы сидели до глубокой ночи, обсуждая положение. В течение многих месяцев мы строили планы и жили мечтами об этой охоте. Роберт семь, а я десять дней пешком добирались по трудным дорогам до места охоты, и вот в первый же вечер по прибытии сюда Бала Сингх проглатывает дух Трисула. Не важно, что мы с Робертом думали по этому поводу. Важно было другое - наши люди верили, что дух действительно находится в желудке Бала Сингха, поэтому они в страхе сторонились его. Ясно, что охотиться в таких условиях было невозможно. Поэтому Роберт, правда весьма неохотно, согласился, чтобы я вернулся с Бала Сингхом в Найни-Тал. На следующее утро, уложив вещи, я позавтракал вместе с Робертом и отправился обратно в Найни-Тал. Дорога туда должна была занять десять дней.

Покидая Найни-Тал, тридцатилетний Бала Сингх был жизнерадостным и полным сил человеком. Теперь он возвращался молчаливый, с потухшим взглядом, и его вид говорил о том, что он совершенно утратил интерес к жизни. Мои сестры - одна из них была сотрудницей миссии по оказанию медицинской помощи - делали для него все, что могли. Его навещали друзья, и приезжавшие издалека, и те, что жили поблизости, но он безучастно сидел у дверей своего дома и говорил лишь тогда, когда к нему обращались. По моей просьбе его посетил окружной врач Найни-Тала полковник Кук, человек большого опыта и близкий друг нашей семьи. После длительного и тщательного осмотра он заявил, что Бала Сингх физически совершенно здоров, а установить причину его очевидной депрессии он не может.

Несколькими днями позже меня осенила идея. В то время в Найни-Тале находился знаменитый индийский врач. Я подумал, что, если удастся уговорить его осмотреть Бала Сингха и лишь потом, рассказав о случившемся, попросить внушить «больному», что в его желудке нет никакого духа, врач сможет помочь беде. Это казалось тем более осуществимым, что доктор не только исповедовал индуизм, но и сам был горцем. Мой расчет не оправдался. Как только врач увидел «больного», он сразу же заподозрил что-то неладное. А когда из ответов на свои хитроумные вопросы узнал от Бала Сингха, что в его желудке находится дух Трисула, поспешно отпрянул от него и, повернувшись ко мне, сказал:

Весьма сожалею, что вы послали за мной. Я ничего не могу для него сделать.

В Найни-Тале находились два человека из деревни, где жил Бала Сингх. На другой день я послал за ними. Они знали о случившемся, так как несколько раз навещали Бала Сингха, и по моей просьбе согласились отвезти его домой. Я снабдил их деньгами, и на следующее утро все трое отправились в восьмидневный путь. Спустя три недели земляки Бала Сингха вернулись и рассказали мне о том, что произошло.

Бала Сингх благополучно добрался до деревни. В первый же вечер по прибытии домой, когда родственники и друзья собрались вокруг него, он объявил, что дух желает освободиться и вернуться на Трисул, и единственное, что ему, Бала Сингху, остается сделать, это умереть.

И вот, - заключили они свой рассказ, - Бала Сингх лег и умер; на другое утро мы помогли сжечь его.