Эфрон, сергей яковлевич. Розовый сердолик марины цветаевой Мать сергея эфрона

Марина Ивановна Цветаева - русская поэтесса, переводчица, автор биографических эссе и критических статей. Она считается одной из ключевых фигур в мировой поэзии XX века. Сегодня называют хрестоматийными такие стихотворения Марины Цветаевой о любви, как «Пригвождена к позорному столбу…», «Не самозванка – я пришла домой…», «Вчера еще в глаза глядел…» и многие другие.

Детское фото Марины Цветаевой | Музей М. Цветаевой

День рождения Марины Цветаевой приходится на православный праздник памяти апостола Иоанна Богослова. Это обстоятельство поэтесса позднее неоднократно отразит в своих произведениях. Родилась девочка в Москве, в семье профессора Московского университета, известного филолога и искусствоведа Ивана Владимировича Цветаева, и его второй супруги Марии Мейн, профессиональной пианистки, ученицы самого Николая Рубинштейна. По отцу у Марины были единокровные брат Андрей и сестра , а также родная младшая сестра Анастасия. Творческие профессии родителей наложили отпечаток и на детство Цветаевой. Мама обучала ее игре на фортепиано и мечтала увидеть дочь музыкантом, а отец прививал любовь к качественной литературе и иностранным языкам.

Детские фото Марины Цветаевой

Так получилось, что Марина с мамой часто жила заграницей, поэтому свободно говорила не только по-русски, но и на французском и немецком языках. Более того, когда маленькая шестилетняя Марина Цветаева стала писать стихи, то сочиняла она на всех трех, причем больше всего – по-французски. Образование будущая знаменитая поэтесса начала получать в московской частной женской гимназии, а позднее училась в пансионах для девочек в Швейцарии и Германии. В 16 лет она попробовала прослушать курс лекций по старофранцузской литературе в парижской Сорбонне, но обучение там не окончила.

С сестрой Анастасией, 1911 год | Музей М. Цветаевой

Когда поэтесса Цветаева начала публиковать свои стихи, она стала близко общаться с кругом московских символистов и активно участвовать в жизни литературных кружков и студий при издательстве «Мусагет». Вскоре начинается Гражданская война. Эти годы очень тяжело сказались на моральном состоянии молодой женщины. Разрыв родины на белую и красную составляющие она не принимала и не одобряла. Весной 1922 года Марина Олеговна добивается разрешения эмигрировать из России и отправиться в Чехию, куда несколько лет назад бежал ее муж, Сергей Эфрон, служивший в рядах Белой армии, а теперь обучавшийся в Пражском университете.

Иван Владимирович Цветаев с дочерью Мариной, 1906 год | Музей М. Цветаевой

Долгое время жизнь Марины Цветаевой была связана не только с Прагой, но и с Берлином, а через три года ее семья смогла добраться и до французской столицы. Но и там счастья женщина не обрела. На нее действовала угнетающе молва людей о том, что ее муж участвовал в заговоре против сына и что он завербован советской властью. Кроме того, Марина осознала, что по своему духу она не эмигрант, и Россия никак не отпускает ее мысли и сердце.

Стихотворения

Первый сборник Марины Цветаевой под названием «Вечерний альбом» увидел свет в 1910 году. В основном он включал ее творения, написанные в школьные годы. Довольно быстро творчество юной поэтессы привлекло внимание знаменитых литераторов, особенно ею заинтересовались Максимилиан Волошин, муж , Николай Гумилёв, и основоположник русского символизма Валерий Брюсов. На волне успеха Марина пишет первую прозаическую статью «Волшебство в стихах Брюсова». Кстати, довольно примечательным фактом является то, что первые книги она публиковала на свои собственные деньги.

Первое издание "Вечернего альбома" | Феодосийский музей Марины и Анастасии Цветаевых

Вскоре был издан «Волшебный фонарь» Марины Цветаевой, ее второй поэтический сборник, потом вышло и следующее произведение - «Из двух книг». Незадолго до революции биография Марины Цветаевой была связана с городом Александров, куда она приехала в гости к сестре Анастасии и ее супругу. С точки зрения творчества этот период важен тем, что он насыщен посвящениями близким людям и любимым местам и позднее был назван специалистами «Александровским летом Цветаевой». Именно тогда женщина создала знаменитые циклы стихотворений «К Ахматовой» и «Стихи о Москве».

Ахматова и Цветаева в образах египтянок. Памятник "Серебряный век", Одесса | Panoramio

Во время гражданской войны Марина прониклась сочувствием к белому движению, хотя, как говорилось выше, в целом не одобряла разделения страны на условные цвета. В тот период она пишет стихи для сборника «Лебединый стан», а также большие поэмы «Царь-девица», «Егорушка», «На красном коне» и романтические пьесы. После переезда за границу поэтесса сочиняет две масштабные работы - «Поэму Горы» и «Поэму Конца», которые окажутся в числе ее главных произведений. Но большинство стихов периода эмиграции опубликованы не были. Последним напечатали сборник «После России», включавший сочинения Марины Цветаевой до 1925 года. Хотя писать она не переставала никогда.

Рукопись марины Цветаевой | Неофициальный сайт

Иностранцы гораздо больше оценили прозу Цветаевой – ее воспоминания о русских поэтах Андрее Белом, Максимилиане Волошине, Михаиле Кузмине, книги «Мой Пушкин», «Мать и музыка», «Дом у Старого Пимена» и другие. А вот стихи не покупали, хотя Марина написала замечательный цикл «Маяковскому», «черной музой» для которого стало самоубийство советского поэта. Смерть Владимира Владимировича буквально потрясла женщину, что и через много лет можно почувствовать, читая эти стихи Марины Цветаевой.

Личная жизнь

Со своим будущим мужем Сергеем Эфроном поэтесса познакомилась в 1911 году в доме своего друга Максимилиана Волошина в Коктебеле. Через полгода они стали мужем и женой, а вскоре на свет появилась их старшая дочь Ариадна. Но Марина была женщиной очень увлекающейся и в разное время ее сердцем завладевали другие мужчины. Например, великий русский поэт Борис Пастернак, с которым у Цветаевой были почти 10-летние романтические отношения, не прекратившиеся и после ее эмиграции.

Сергей Эфрон и Цветаева перед свадьбой | Музей М. Цветаевой

Кроме того, в Праге у поэтессы начался бурный роман с юристом и скульптором Константином Родзевичем. Их связь продлилась около полугода, а затем Марина, посвятившая возлюбленному полную неистовой страсти и неземной любви «Поэму горы», вызвалась помочь его невесте выбрать свадебное платье, тем самым поставив точку в любовных отношениях.

Ариадна Эфрон с матерью, 1916 год | Музей М. Цветаевой

Но личная жизнь Марины Цветаевой была связана не только с мужчинами. Еще до эмиграции, в 1914 году она познакомилась в литературном кружке с поэтессой и переводчицей Софией Парнок. Дамы быстро обнаружили симпатию друг к другу, которая вскоре переросла в нечто большее. Марина посвятила возлюбленной цикл стихов «Подруга», после чего их отношения вышли из тени. Эфрон знал о романе жены, сильно ревновал, устраивал сцены, и Цветаева была вынуждена уйти от него к Софии. Впрочем, в 1916 году она расстаётся с Парнок, возвращается к супругу и через год рожает дочь Ирину. О своей странной связи поэтесса скажет позднее, что любить женщине женщину дико, но только одних мужчин – скучно. Тем не менее, любовь к Парнок Марина охарактеризовала как «первую катастрофу в своей жизни».

Портрет Софии Парнок | Википедия

После рождения второй дочери Марина Цветаева сталкивается с черной полосой в жизни. Революция, побег мужа заграницу, крайняя нужда, голод. Сильно заболела старшая дочка Ариадна, и Цветаева отдает детей в приют в подмосковном поселке Кунцово. Ариадна выздоровела, но заболела и в трехлетнем возрасте умерла Ирина.

Георгий Эфрон с матерью | Музей М. Цветаевой

Позднее, уже после воссоединения с мужем в Праге, поэтесса родила третьего ребенка – сына Георгия, которого в семье называли «Мур». Мальчик был болезненным и хрупким, тем не менее, во время Второй мировой войны пошел на фронт, где и погиб летом 1944 года. Похоронен Георгий Эфрон в братской могиле в Витебской области. В связи с тем, что ни Ариадна, ни Георгий не имели своих детей, то на сегодняшний день прямых потомков великой поэтессы Цветаевой не существует.

Смерть

В эмиграции Марина и ее семья жили чуть ли не в нищете. Муж Цветаевой не мог работать из-за болезни, Георгий был совсем крошкой, Ариадна пыталась помочь финансово, вышивая шляпки, но фактически их доход составляли скудные гонорары за статьи и эссе, которые писала Марина Цветаева. Она назвала такое материальное положение замедленным умиранием от голода. Поэтому все члены семьи постоянно обращаются в советское посольство с просьбой вернуться на родину.

Памятник работы Зураба Церетели, Сен-Жиль-Круа-де-Ви, Франция | Вечерняя Москва

В 1937 году получает такое право Ариадна, через полгода в Москву тайно перебирается Сергей Эфрон, так как во Франции ему угрожал арест как соучастнику политического убийства. Через некоторое время официально пересекает границу сама Марина с сыном. Но возвращение обернулось трагедией. Очень скоро НКВД арестовывает дочь, а за ней и мужа Цветаевой. И если Ариадна после смерти , отсидев свыше 15 лет, была реабилитирована, то Эфрона расстреляли в октябре 1941 года.

Памятник в городе Таруса | Пионер-Тур

Впрочем, его жена об этом уже не узнала. Когда началась Великая Отечественная война, женщина с сыном-подростком отправилась в эвакуацию в городок Елабуга на реке Каме. Чтобы получить временную прописку, поэтесса вынуждена устроиться на работу посудомойкой. Ее заявление датировано 28 августа 1941 года, а спустя три дня Цветаева совершила самоубийство, повесившись в доме, куда их с Георгием определили на постой. Марина оставила три предсмертные записки. Одну из них она адресовала сыну и просила простить, а в двух других обращалась к людям с просьбой позаботиться о мальчике.

Памятник в селе Усень-Ивановское, Башкирия | Школа Жизни

Весьма интересно, что когда Марина Цветаева только собиралась в эвакуацию, в упаковке вещей ей помогал давний друг Борис Пастернак, который специально купил веревку для связывания вещей. Мужчина похвалился, что достал такую прочную веревку - «хоть вешайся»… Именно она и стала орудием самоубийства Марины Ивановны. Похоронили Цветаеву в Елабуге, но так как шла война, точное место погребения остается невыясненным до сих пор. Православные обычаи не позволяют отпевать самоубийц, но правящий епископ может делать исключение. И патриарх Алексий II в 1991 году, на 50-летие со дня смерти, воспользовался этим правом. Церковный обряд провели в московском храме Вознесения Господня у Никитских ворот.

Камень Марины Цветаевой в г. Таруса | Странник

В память о великой русской поэтессе был открыт музей Марины Цветаевой, причем не один. Существует подобный дом памяти в городах Тарус, Королев, Иванов, Феодосия и многих других местах. На берегу реки Оки установлен монумент работы Бориса Мессерера. Есть скульптурные памятники и в других городах России, ближнего и дальнего зарубежья.

Сборники

• 1910 - Вечерний альбом
• 1912 - Волшебный фонарь
• 1913 - Из двух книг
• 1920 - Царь-девица
• 1921 - Лебединый стан
• 1923 - Психея. Романтика
• 1924 - Поэма Горы
• 1924 - Поэма Конца
• 1928 - После России
• 1930 - Сибирь

XX век вошел в историю России как один из самых тяжелых для страны. Две революции, две мировые войны, репрессии, несколько волн эмиграции — все это оставило свои шрамы не только на государстве в целом, но и на каждой семье в отдельности. Немало пострадали Эфроны — родные и близкие великого поэта Марины Цветаевой со стороны ее мужа Сергея.

Выставка «Сто лет всего» в Доме-музее Марины Цветаевой, повествует о нескольких поколениях семьи Эфрон. Предметы и многочисленные письма раскрывают перипетии их судеб, рассказывая глубоко личные и трагичные истории. О нескольких экспонатах с этой выставки — в материале «Мосгортура».

Веер Елизаветы Дурново

Родители Сергея Эфрона, Елизавета Петровна Дурново и Яков Константинович Эфрон, происходили из разных слоев общества: она — потомственная дворянка, он — выходец из бедной еврейской семьи.

Отец и мать Елизаветы были вхожи в высшие круги общества обеих столиц — посещали званые вечера, официальные мероприятия, в том числе многочисленные балы.

Первый бал Елизаветы Петровны состоялся в доме московского генерал-губернатора. Дебютантка долго подбирала наряд и в конце концов лейтмотивом своего костюма выбрала ландыши — они украсили ее прическу и платье. Образ дополнил веер из слоновой кости.

Через несколько лет Елизавета Петровна вступила в революционный кружок «Земля и воля» и ее взгляды на власть и аристократическую верхушку общества, частью которой она сама являлась, резко поменялись — теперь она готова была вонзить нож в бок тому самому генерал-губернатору, который еще недавно любезно приветствовал ее у себя дома.

Веер Елизаветы Дурново. (Антон Усанов. МОСГОРТУР)

На собрания «Земли и воли» приходили совершенно разные люди — от крестьян до представителей дворянства. На одной из таких встреч и познакомились Елизавета Петровна и Яков Константинович. Из-за преследования российских властей вскоре они вынуждены были уехать за границу. Они поселились во Франции и в 1885 году в одном из православных храмов Марселя поженились. После рождения в том же году их первой дочери Анны, Елизавета и Яков отошли от революционных дел, посвятив себя семье.

Табличка с могилы Якова Эфрона, Елизаветы Дурново и Константина Эфрона

После завершения революционной карьеры Эфроны не раз пытались вернуться в Российскую империю и лишь в 1886 году их прошение было принято. В первое время после возращения на родину они вели тихую семейную жизнь, воспитывая многочисленных детей — к рожденным еще во Франции Анне, Петру и Елизавете в России прибавились Вера, Глеб, Сергей и Константин.

Но спокойная жизнь продолжалась недолго — в 1901 году их фамилия Эфрон вновь начала появляться в полицейских сводках. Повзрослевшие дочери — Анна и Вера — стали принимать участие в студенческих революционных кружках, а вскоре на тропу антиправительственной деятельности вновь ступила и их мать. Елизавету Петровну несколько раз задерживали, а после одного из арестов поместили в Бутырскую тюрьму. На свободу она вышла только через 9 месяцев, после того как за нее внесли залог. Полицейское преследование вынудило Елизавету Петровну опять бежать за границу.

Табличка с могилы Якова Эфрона, Елизаветы Дурново и Константина Эфрона. (Антон Усанов. МОСГОРТУР)

В 1907 году она вместе с сыном Константином уехала в Женеву, а оттуда перебралась в Париж. Период пребывания в столице Франции стал одним из самых трагичных в жизни членов семьи Эфрон.

В начале 1909 года к жене, уже будучи тяжелобольным, приехал Яков Константинович, в июне этого же года он умер. Через полгода семью ожидала очередная трагедия — в 1910 году покончил с собой младший сын Эфронов — четырнадцатилетний Константин. Мать, оставшаяся один на один с этой трагедией, не сумела справиться с горем и на следующий день тоже свела счеты с жизнью.

Мемориальная табличка появилась на надгробном камне родителей и сына в 1938 году, ее установила Марина Цветаева. В фондах музея этот предмет оказался в 1982 году.

Портрет Сергея Эфрона

Трагедия, потрясшая оставшихся детей, не могла не повлиять на их жизни. Желая как-то поддержать осиротевших Эфронов, известный поэт и художник Максимилиан Волошин пригласил их к себе на дачу в Коктебель. Лето 1911 года стало временем «обормотов» — так сами себя называли представители кружка, сформировавшегося тогда среди гостей дома литератора. Месяцы, проведенные у него в гостях, подарили Эфронам многочисленные новые знакомства. Больше всех повезло Сергею — здесь он встретил Марину Цветаеву.

Портрет Сергея Эфрона. (Антон Усанов. МОСГОРТУР)

Молодые люди очень нравились друг другу и много времени проводили вместе. Как-то Марина собирала на крымском пляже красивые камни, а Сергей помогал ей «Если он найдет и принесет мне сердолик — обязательно выйду за него замуж», — подумала тогда Цветаева. Именно этот камень Эфрон ей и подарил. Марина романтизировала его, видя в их встрече руку судьбы. Марина находила фамилию Сергея похожей на имя героя ее любимой древнегреческой трагедии — Орфея. Кроме того, его инициалы совпадали с инициалами первого возлюбленного матери Цветаевой — того тоже звали Сергей Э.

В 1912 году, как только Сергею Эфрону исполнилось 18 лет, они с Мариной Цветаевой поженились. Так началась их трудная семейная жизнь.

Портрет Сергея Эфрона, написанный с натуры Максимилианом Волошиным, был предоставлен для выставки Домом-музеем М. А. Волошина в Коктебеле.

Письмо Нюры Эфрон

«Дорогие Лиля и Вера. Поздравляю с Рождеством Христовым. Будете ли вы праздновать Новый год?» — спрашивает своих тёток в письме от 13 декабря 1917 года дочь Анны Эфрон Нюра. Прошедший год, в который страну потрясло сразу две революции, стал поворотным моментом и в истории семьи Эфрон. Кто-то из них принял советскую власть, кто-то — нет.

Старшая из детей Эфронов Анна и ее муж Александр Трупчинский были рады установлению нового порядка и активно сотрудничали с советской властью. Еще до революции у Анны Эфрон было богатое партийное прошлое (с 1907 года она состояла в ЦК большевиков), что помогло их семье не попасть под «уплотнение» и остаться в своей трехкомнатной квартире.

Письмо Нюры Эфрон. (Антон Усанов. МОСГОРТУР)

Сергей Эфрон принял сторону белых офицеров и участвовал в боях с большевиками. В 1921 году, после победы Красной армии в Гражданской войне, ему пришлось уехать в эмиграцию. Через Константинополь он попал в Чехию, в Прагу, где поступил на философский факультет. В Россию он вернулся только в 1937 году, уже став агентом ОГПУ.

Вера Эфрон и ее муж Михаил Фельдштейн практически сразу после Гражданской войны ушли в молчаливую оппозицию новой власти. В 1920 году они столкнулись с первыми притеснениями со стороны вышестоящих органов.

Всю свою жизнь Вера Эфрон стремилась быть актрисой, но после революции она не смогла продолжить театральную карьеру и стала преподавать детям драматизацию. Сестра Анна обвиняла ее в том, что она «не в силах понять трудность и напряженность современной жизни» и думает, что «можно жить по старинке, любуясь природой и собственным прекраснодушием».

Михаил Соломонович был профессором МГУ и занимался исследованием политических систем. Знакомые характеризовали Фельдштейна, как «теоретика-государственника, склонного анализировать события, а не принимать в них участия». Но все равно его деятельность показалась властям подозрительной и в 1920 году его в первый раз арестовали, обвинив в создании контрреволюционной организации. Несмотря на тяжесть обвинения, приговор оказался достаточно мягким — 5 лет условного срока. Однако этот арест стал не единственным взаимодействием Михаила Фельдштейна с НКВД. Через несколько лет советская репрессивная система сыграла решающую роль в его судьбе.

Письмо Веры Эфрон и ответ из НКВД

После 1920 года Михаила Фельдштейна арестовывали еще несколько раз, но все время ему удавалось избегать тяжелых последствий и оставаться на свободе. Последним стало задержание 26 июля 1938 года.

Вероятным поводом для этого ареста стала деятельность Фельдштейна в качестве юрисконсульта в организации, защищавшей права политзаключенных. История задержаний Михаила Соломоновича отразилась на ходе суда — его обвинили в том, что «с 1921 года до дня ареста являлся одним из руководителей подпольной кадетской организации в Москве, а также в том, что являлся немецким агентом, вёл на территории СССР разведывательную работу в пользу Германии».

Письмо Веры Эфрон и ответ из НКВД. (Антон Усанов. МОСГОРТУР)

Своему арестованному мужу Вера Эфрон отправляла деньги, передавала посылки, пока 16 марта 1939 года не получила справку о том, что он отправлен в «дальний лагерь, без срока, без права переписки». Зная, что в официальном советском уголовном законодательстве нет такой меры, она написала письмо в НКВД, где просила «дать 1) точную формулировку приговора, 2) указать статью обвинения и 3) сообщить какая судебная инстанция вынесла ему приговор». На это в апреле Вера Яковлевна получила сухой ответ: «Ваше заявление нами получено и проверено. Ваш муж осужден. Просьба Ваша отклонена».

В этих трех строчках не нашлось место самому главному — еще 20 февраля 1939 года Михаил Соломонович Фельдштейн был приговорен к расстрелу. Приговор привели в исполнение в тот же день.

О судьбе своего мужа Вера Эфрон так и не узнала — она умерла в 1945 году, думая, что Михаил Соломонович все еще находится в лагере.

О судьбах других членов семьи Эфрон можно узнать на выставке «Сто лет всего», которая проходит в Доме-музее Марины Цветаевой до 29 марта 2020 года.

В Государственном музее истории российской литературы имени В.И. Даля открылась выставка, посвященная 125-летию со дня рождения , «Душа, не знающая меры…». Главный мотив выставки - движение от обжитого, устроенного по воле поэта пространства к утрате дома, уединения, и, наконец, места на земле. Кураторы проекта ведут посетителей от детства Цветаевой в родительском доме в Трехпрудном переулке к юности, освященной теплом дома Волошина в Коктебеле. Затем - начало семейной жизни в Борисоглебском переулке, с его лестницами, чердаком-каютой. После - отъезд в эмиграцию, Прага, Париж, поиск себя в новом мире, но, в конце концов, возращение в СССР вслед за мужем и дочерью, потеря семьи и собственного угла, гибель.

Выставка открывается макетом дома Цветаевых в Трехпрудном переулке. В окошках: миниатюрные комнаты Марины Цветаевой, чердачной на высокой лестнице, и ее сестер. По словам Цветаевой, с самого детства она примеривала на себя маски трагических героинь. Поэтому на стенах ее комнаты висели портреты Сары Бернар, двух Наполеонов (ее страсть на всю жизнь) и Марии Башкирцевой. Башкирцева издала дневник, который стал прорывом в раскрытии внутренней сути женщины, что было очень близко Цветаевой. Это были не любовные, личные переживания, а рассуждения о творчестве, философии и так далее.

Когда родилась Марина, ее мать расстроилась, что первый ребенок - не сын. «Зато будет музыкантом», - решила она.

«Вечерний альбом» - первая книга Марины, которую она издала в секрете от отца.

Вскоре после этого в узкую девичью комнату поднялся тучный, задыхающийся от астмы человек - поэт . Он спросил: «Вы читали мою рецензию на вашу книжку?» Марина ответила: «Нет, не читала». А чуть позже возникли эти стихи:

Марине Цветаевой

К Вам душа так радостно влекома!
О, какая веет благодать
От страниц «Вечернего альбома»!
(Почему «альбом», а не «тетрадь»?)
Почему скрывает чепчик чёрный
Чистый лоб, а на глазах очки?
Я заметил только взгляд покорный
И младенческий овал щеки,
Детский рот и простоту движений,
Связанность спокойно-скромных поз…
В Вашей книге столько достижений…
Кто же Вы?
Простите мой вопрос.
Я лежу сегодня - невралгия,
Боль, как тихая виолончель…
Ваших слов касания благие
И в стихах крылатый взмах качель
Убаюкивают боль… Скитальцы,
Мы живём для трепета тоски…
(Чьи прохладно-ласковые пальцы
В темноте мне трогают виски?)
Ваша книга странно взволновала -
В ней сокрытое обнажено,
В ней страна, где всех путей начало,
Но куда возврата не дано.
Помню всё: рассвет, сиявший строго,
Жажду сразу всех земных дорог,
Всех путей… И было всё… так много!
Как давно я перешёл порог!
Кто Вам дал такую ясность красок?
Кто Вам дал такую точность слов?
Смелость всё сказать: от детских ласок
До весенних новолунных снов?
Ваша книга - это весть «оттуда»,
Утренняя благостная весть.
Я давно уж не приемлю чуда,
Но как сладко слышать:
«Чудо - есть!»

Дружба с Волошиным была дружбой навек, хотя судьба Марины забрасывала ее далеко. Тем не менее в 1911 году она в первый раз приезжает в Коктебель.

На выставке показана жизнь дома Волошина и его гостей. На многих фотографиях Марина Ивановна. Коктебель в ее жизни сыграл потрясающую роль. Однажды она рядом с Максом на берегу моря рыла песок, искала камешки и сказала, что выйдет замуж за первого, кто найдет камень, который ей понравится. Вскоре ей подарил найденную сердоликовую бусину Сергей Эфрон, которому тогда было 17 лет.

На выставке можно увидеть обручальное кольцо Сергея Эфрона. В 1912 году, когда ему исполнилось 18 лет, они с Мариной поженились. Внутри кольца гравировка: «Марина». Полотенце, которое вышила для пары Елена Оттобальдовна, мать Волошина, и Маринины знаменитые браслеты.

Из личных вещей Марины: бусы, которые вешали на ослика - отец привез их ей из экспедиции. И перстень Марины с сердоликом. Но это не тот камень, что подарил ей Эфрон. Ту бусину она носила не снимая, но она не сохранилась.

Дом в Борисоглебском переулке был снят в аренду Мариной и Сергеем. Предполагалась, что в нем будет протекать счастливое детство их первой дочери Ариадны - Али. Но жизнь распорядилась иначе: счастье длилось всего три года.

Поэтесса Софья Парнок станет первой трещиной в супружестве Марины Цветаевой и Сергея Эфрона.

С начала Гражданской войны Сергей Эфрон уходит медбратом на фронт. Марина остается одна. Будучи без средств к существованию, она вынуждена отдать детей в приют, где ей сказали, что детей кормят американской гуманитарной помощью. Ирина в приюте умерла, а Алю Марина забрала.

Цветаеву считали равнодушной к судьбе младшей дочери, но это не так. У нее есть очень откровенные записи, в которых она говорит, что это ее крест и что она виновата.

Несмотря на всю тяжесть, это очень насыщенный период в жизни Цветаевой. В эти же годы происходит ее встреча с Мандельштамом. В Петербурге, в квартире Кузьмина. Это было короткое любовное влечение - любовь была питательной средой для творчества Цветаевой.

Как пишет Марина в записных книжках, Аля жила в своем мирке, в чердачной Сережиной комнате, среди рисунков. Рисунки 1917-1922 годов выставляются впервые. Ариадна продолжит рисовать и в эмиграции.

Личные вещи Марины. Чашка чешского периода. Шпажка для мяса. Вьюшка из дома в Борисоглебском.

Сергей Эфрон покидает Россию. Марина остается одна. Несколько лет она ищет его: она не знает жив он или умер. Остались ее пронзительные записи о том, что если его нет, то и ее жизнь закончена.

Несмотря на то что все это время у нее были какие-то короткие романы, ее связь с Эфроном была неразрывной. При этом Марина ни от кого не скрывала своих любовных увлечений.

Марина поручает Эренбургу, который живет то здесь, то в Берлине, искать Эфрона. Спустя два года он находит его в Праге. Тот поступил в Пражский университет, ничего не знал о судьбе Марины, увлекся евразийством, и связь с Россией была для него потеряна.

Сохранились воспоминания Али, как мать с отцом встретились на вокзале в Берлине. Вдруг голос: «Марина, Мариночка!» И какой-то высокий человек, задыхаясь, раскинув руки, бежит навстречу. Аля только догадывается, что это папа, потому что не видела его много лет.

Марина недолгое время проведет в Берлине. Познакомится здесь с и напишет мемуар «Пленный дух».

Эмиграция Марины Цветаевой длилась 17 лет. Жизнь тяжелая: она говорила, что в России она без книг, а в эмиграции - без читателей. Эмиграция ее не приняла, потому что она была женой человека, который начинает сотрудничать с НКВД

Но в это время она чрезвычайно много пишет.

Тогда она полюбила стихи Пастернака и полюбила их автора заочно. Она переписывается с Рильке.

Жизнь в Праге очень дорогая - семья живет в разных пригородах.

Остался удивительный документ, его нет на выставке, это письмо Сергея Максу Волошину, который был и для Марины, и для Сергея своего рода духовником. Он сразу понял, что что-то произошло. А произошел в жизни Марины Константин Родзевич, друг Сергея по евразийству. Марина оставила об этих встречах потрясающие записи, говорила, что он любовник из любовников, что это то, чем она живет. В письме к Волошину Сергей говорит, что разрыв неизбежен, что Марина измучилась ложью, ночными уходами. Он попытался уйти, но Марина сказала, что она без него не выживет.

Связь с Родзевичем довольно быстро завершилась, и Марина рожает своего третьего ребенка - сына Георгия, Мура, как его называли в семье.

Живут трудно: собирают шишки, грибы. Марина без стола, чистит, варит картошку, стирает, живут вчетвером в одной комнате.

1 /11

Этот портрет Цветаевой работы Бориса Федоровича Шаляпина, сына , выставляется во второй раз. На обороте - карандашный портрет Эфрона. Если Марина выглядит довольно привлекательно, то Эфрон в карандашной зарисовке - уже стариком.

М. Гаспаров, Записи и выписки:
«Только теперь я понимаю, какая это была удача – прочитать стихи Цветаевой, а потом Мандельштама <...>, ничего не зная об авторах. Теперешние читатели сперва получают миф о Цветаевой, а потом уже как необязательное приложение её стихи».

Точнее не скажешь. У меня так и было, да и не только у меня – сужу по некоторым своим друзьям и знакомым юности. Сначала – музей Цветаевой, рассказы о её судьбе. Потом стихи, куда позже, причём сначала юношеское-романтишное, и постепенно, постепенно всё остальное.
Один из элементов мифа – это романтическая история любви «Марины и Серёжи», которую, разумеется, описывают Ариадна Эфрон и Анастасия Цветаева, ну и разные экзальтированные поклонницы Цветаевой. Действительно, если не задумываться, красиво: встретились она – восемнадцатилетняя, он – семнадцатилетний, Коктебель, загаданная и угаданная сердоликовая бусина, ощущение, что это навсегда, брак через полгода, рождение дочери – будущей красавицы и умницы (об этом пишет сама молодая Цветаева, и в стихах, и в письмах того времени), потом... ну, тут лучше пропустить пару лет, не думать о Парнок и всяком таком, потом четырёхлетняя разлука, и тоже о многом лучше не думать, не только об увлечениях, но и о смерти дочери, но за ней – новая встреча, и дальше, почти до самого конца, вместе (последние два года, разумеется, в разлуке, но она продолжала заботиться о нём, передачи, письма в инстанции в т.д.). Лет в шестнадцать такие истории любви производят впечатление.
Крамольная мысль, но тем не менее...
Главной, трагической ошибкой в жизни Цветаевой, которую она сама признавала, был этот самый брак с Эфроном - см., например, запись от 5 декабря 1923 г. в черновой тетради «Тезея»:

"Личная жизнь, т. е. жизнь моя в жизни (т. е. в днях и местах) не удалась. Это надо понять и принять. Думаю - 30-летний опыт (ибо не удалась сразу) достаточен. Причин несколько. Главная в том, что я - я. Вторая: ранняя встреча с человеком из прекрасных - прекраснейшим, долженствовавшая быть дружбой, а осуществившаяся в браке. (Попросту: слишком ранний брак с слишком молодым. 1933 г.)".

Мифологизированный экзальтированными дамами, которых вокруг Цветаевой всегда много, союз, начавшийся 5 мая 1911 года на коктебельском берегу и закончившийся гибелью обоих в 1941 году, он пережил её ровно на полтора месяца. Общую гибель она предугадала точно («Так вдвоём и канем в ночь: Оодноколыбельники...» - это декабрь 1921 года), в отличие от деталей своей собственной смерти, которые не раз возникали в стихах («Знаю, умру на заре...», «Идёшь, на меня похожий...», "Зори ранние на Ваганькове...")
Типичное – и не единственное в биографии Цветаевой – увлечение русской бабы слабым, больным и убогим, которого надо поднять с земли, приютить, обогреть и поесть дать ему (строку из этого стихотворения она делает эпиграфом к «Стихам сироте» - результат ещё одного увлечения Цветаевой), а потом тащить на себе всю жизнь. Собственно, у неё есть стихотворение «Пожалей...», где как раз такая бабья жалость очень точно изображена.
Из-за Эфрона и только из-за него она уехала за границу, в Чехию, где он в то время учился, при том, что было более-менее сразу очевидно, что никакого достойного будущего у них ни там, ни где бы то ни было ещё в послевоенной Европе не ожидается.
Из-за него у Цветаевой были дополнительные трудности в эмиграции: к ней самой многие, по крайней мере, женщины, относились куда лучше, чем к Сергею Яковлевичу, ей сочувствовали, жалели её – даже не понимая размера таланта, не воспринимая стихов.
Она сама с трудным бытом вполне справлялась в разных странах и в разные периоды, если бы жила без мужа, только с сыном, вполне бы выжила и в Париже. В конце концов она справлялась с тяжёлым советским бытом в 1939-1941 годах, пока не началась война: зарабатывала достаточно денег для себя и для сына (и не только на оплату съёмного жилья и еду, книги они покупали, она оплачивала его обучение в школе – с 1940 года старшие классы школы были платными; и ещё передачи в тюрьму и посылки Але в лагерь – она немало описывает покупки и заготовки для этого). Так что будь она в Париже, но без Эфрона, без клейма «советских шпионов», выжила бы с большой вероятностью.
Рассуждения о том, что погубил её кровавый советский режим, не выдерживают критики. Да, её последние годы в родной Москве были ужасны, и невозможно понять и принять того, что многие понаехавшие бездари, именовавшиеся писателями, имели в Москве квартиры или хотя бы комнаты, а ей, москвичке, дочери профессора Московского университета, из семьи, немало для Москвы сделавшей, не нашлось квадратных метров – точно так же, как позже её дочери – своя квартира в Москве у Ариадны Сергеевны появится только в 1965 году, через десять лет после освобождения из лагеря.
Тем не менее у членов её семьи шансов выжить в СССР было больше, чем в оккупированной фашистами Европе. Думается, что Сергей Эфрон не пережил бы войны в любом случае – даже если бы его не арестовали, даже если бы приговор не был смертным, ибо был в последние годы жизни уже совсем больным человеком: и во Франции постоянно болел, так что Марина Ивановна должна была устраивать его в санатории и заботиться о нём, и в СССР бывал в санаториях, в частности, в 1938 году. Хотя и в тюрьме он выдержал около двух лет, хотя допросы были весьма жёсткими, совершенно точно с психологическим (сообщение об аресте жены), а возможно, и с физическим (разная подпись) воздействием... Но Ариадна выжила и прожила ещё 20 лет после освобождения. Умерла в 62 года, несправедливо рано, но нельзя забывать, что кроме тюрьмы, лагерей и ссылки было ещё и голодное больное детство (сердце у неё было больное с юности, об этом ещё до всех арестов ей врачи говорили – так что тут не только проклятый Сталин виноват). То, что погиб Георгий, не связано напрямую с «кровавым режимом» - в этот период войны выживание было отчасти делом случая, а также физической подготовки, умения воевать: те, кого призывали в 1943-1944, имели куда больше шансов выжить, чем те, кто уходил на фронт в первые два года войны. Так что шансы выжить у него всё-таки были. Не знаю, смогла ли бы Цветаева пережить его гибель, но если бы он остался в живых, можно предположить, что они бы после войны встретились и могли бы как-то жить дальше.
А если бы она не вернулась в СССР? Бежать в США, как Набоковы, Эфроны бы не могли: языком ни один из них не владел, преподавать в университете тоже не мог, да и с другими работами спрвлялся, насколько можно судить, не слишком хорошо. Опять же, коммунистические пристрастия Эфрона никаких шансов не давали. Останься она в Париже в 1939 году, её и её семью ждала бы судьба не менее, а может быть, и более трагическая, чем на родине: во-первых, была известна их симпатия к Советскому Союзу. Во-вторых, очень многие знали о работе Эфрона на советские спецслужбы, его считали причастным к убийству Игнатия Рейсса, и после этого убийства и исчезновения Сергея многие отвернулись от Цветаевой – последние полтора года в Париже – это почти полное одиночество. Но даже не будь этого убийства и бегства Эфрона, наверняка кто-нибудь из недругов донёс бы на него и на Ариадну, и их бы ждал арест и гибель как советских шпионов или просто как коммунистов.
Ну и не надо забывать о национальности Сергея Эфрона. Формально он был крещёным и мать его была русской дворянкой (но куда ввязалась и с кем связалась...). В 1940-1942 году они при таком раскладе, возможно, ещё могли бы выжить в Париже, если бы на них свои же, сиречь, русские эмигранты, не настучали, но в 1943-1944 году, при том, что у всех в документах была фамилия «Эфрон», их бы уже с почти стопроцентной вероятностью арестовали как евреев, всех, включая Георгия. И, страшно такое писать, но девятнадцатилетний Георгий Эфрон с куда большей вероятностью погиб бы при таком раскладе в том же 1944 году, только не в Белоруссии, а в Польше (в Освенциме), просто чуть западнее...
Да, это всё очень страшно, но такое было время. И такая вот семья.
А ведь не будь брака с ним, она бы осталась с огромной вероятностью в России. Что бы произошло с ней? Вряд ли ей было бы куда хуже, чем за границей. У неё было бы жильё (да, её начали уплотнять уже в 1920 или 1921 году, но оставили бы ей уж комнату-две в той же квартире – или в любой другой, где её бы могла застать революция, если бы жизнь по-другому развивалась). Она могла бы переводить – то, что она делала, вернувшись на родину. Не думаю, что ей грозил бы арест, как Анастасии – она была куда более цельным человеком, вряд ли был бы повод такой, как в случае Анастасии. В конце концов, Валерия Цветаева не была арестована. Андрей Цветаев умер в 1933 году, и не припоминаю, чтобы у него были какие-то особенные проблемы с властью.
Но миф о «Марине и Серёже» силён... И виноват, разумеется, исключительно кровавый режим и лично товарищ Сталин...

Георгий Эфрон – не просто «сын поэта Марины Цветаевой», а самостоятельное явление в отечественной культуре. Проживший ничтожно мало, не успевший оставить после себя запланированных произведений, не совершивший каких-либо иных подвигов, он тем не менее пользуется неизменным вниманием историков и литературоведов, а также обычных любителей книг – тех, кто любит хороший слог и нетривиальные суждения о жизни.

Франция и детство

Георгий родился 1 февраля 1925 года, в полдень, в воскресенье. Для родителей – Марины Цветаевой и Сергея Эфрона – это был долгожданный, вымечтанный сын, третий ребенок супругов (младшая дочь Цветаевой Ирина умерла в Москве в 1920 году).

Отец, Сергей Эфрон, отмечал: «Моего ничего нет… Вылитый Марин Цветаев!»
С самого рождения мальчик получил от матери имя Мур, которое так и закрепилось за ним. Мур – это было и слово, «родственное» ее собственному имени, и отсылка к любимому Э.Т. Гофману с его незавершенным романом Kater Murr, или «Житейские воззрения кота Мурра с присовокуплением макулатурных листов с биографией капельмейстера Иоганнеса Крейслера».

Не обошлось без некоторых скандальных слухов – молва приписывала отцовство Константину Родзевичу, в которых Цветаева некоторое время находилась в близких отношениях. Тем не менее сам Родзевич никогда не признавал себя отцом Мура, а Цветаева однозначно давала понять, что Георгий – сын ее мужа Сергея.

Ко времени рождения младшего Эфрона семья жила в эмиграции в Чехии, куда переехала после гражданской войны на родине. Тем не менее уже осенью 1925 года Марина с детьми – Ариадной и маленьким Муром переезжает из Праги в Париж, где Мур проведет свое детство и сформируется как личность. Отец остался на некоторое время в Чехии, где работал в университете.

Мур рос белокурым «херувимчиком» - пухленьким мальчиком с высоким лбом и выразительными синими глазами. Цветаева обожала сына – это отмечали все, кому доводилось общаться с их семьей. В ее дневниках записям о сыне, о его занятиях, склонностях, привязанностях, уделено огромное количество страниц. «Острый, но трезвый ум», «Читает и рисует – неподвижно – часами» . Мур рано начал читать и писать, в совершенстве знал оба языка – родной и французский. Его сестра Ариадна в воспоминаниях отмечала его одаренность, «критический и аналитический ум». По ее словам, Георгий был «прост и искренен, как мама».

Возможно, именно большое сходство между Цветаевой и ее сыном породило такую глубокую привязанность, доходящую до преклонения. Сам же мальчик держался с матерью скорее сдержанно, друзья отмечали порой холодность и резкость Мура по отношению к матери. Он обращался к ней по имени – «Марина Ивановна» и так же называл ее в разговоре – что не выглядело неестественно, в кругу знакомых признавали, что слово «мама» от него вызывало бы куда больший диссонанс.

Дневниковые записи и переезд в СССР

Мур, как и его сестра Ариадна, с детства вел дневники, но большинство из них были утеряны. Сохранились записи, в которых 16-летний Георгий признается, что избегает общения, потому что хочет быть интересным людям не как «сын Марины Ивановны, а как сам «Георгий Сергеевич».
Отец в жизни мальчика занимал мало места, они месяцами не виделись, из-за возникшей холодности в отношениях между Цветаевой и Ариадной сестра так же отдалилась, занятая своей жизнью – поэтому настоящей семьей можно было назвать только их двоих – Марину и ее Мура.

Когда Муру исполнилось 14, он впервые приехал на родину его родителей, которая теперь носила название СССР. Цветаева долго не могла принять это решение, но все же поехала – за мужем, который вел свои дела с советскими силовыми структурами, отчего в Париже, в эмигрантской среде, к Эфронам возникло неоднозначное, неопределенное отношение. Все это Мур чувствовал отчетливо, с проницательностью подростка и с восприятием умного, начитанного, думающего человека.

В дневниках он упоминает о своей неспособности быстро устанавливать крепкие дружеские связи – держась отчужденно, не допуская к сокровенным мыслям и переживаниям никого, ни родных, ни приятелей. Мура постоянно преследовало состояние «распада, разлада», вызванное как переездами, так и внутрисемейными проблемами – отношения между Цветаевой и ее мужем все детство Георгия оставались сложными.
Одним из немногих близких Муру друзей был Вадим Сикорский, «Валя», в будущем – поэт, прозаик и переводчик. Именно ему и его семье довелось принять Георгия в Елабуге, в страшный день самоубийства его матери, которое произошло, когда Муру было шестнадцать.

После смерти Цветаевой

После похорон Цветаевой Мура отправили сначала в Чистопольский дом-интернат, а затем, после недолгого пребывания в Москве, в эвакуацию в Ташкент. Следующие годы оказались наполнены постоянным недоеданием, неустроенностью быта, неопределенностью дальнейшей судьбы. Отец был расстрелян, сестра находилась под арестом, родственники – далеко. Жизнь Георгия скрашивали знакомства с литераторами и поэтами – прежде всего с Ахматовой, с которой он на некоторое время сблизился и о которой с большим уважением отзывался в дневнике, – и редкие письма, которые наряду с деньгами присылали тетя Лили (Елизавета Яковлевна Эфрон) и гражданский муж сестры Муля (Самуил Давидович Гуревич).

В 1943 году Муру удалось приехать в Москву, поступить в литературный институт. К сочинительству он испытывал стремление с детства – начиная писать романы на русском и французском языках. Но учеба в литинституте не предоставляла отсрочки от армии, и окончив первый курс, Георгий Эфрон был призван на службу. Как сын репрессированного, Мур служил сначала в штрафбатальоне, отмечая в письмах родным, что чувствует себя подавленно от среды, от вечной брани, от обсуждения тюремной жизни. В июле 1944 года, уже принимая участие в боевых действиях на первом Белорусском фронте, Георгий Эфрон получил тяжелое ранение под Оршей, после чего точных сведений о его судьбе нет. По всей видимости, он умер от полученных ранений и был похоронен в братской могиле – такая могила есть между деревнями Друйкой и Струневщиной, но место его смерти и захоронения считается неизвестным.

«На лоб вся надежда» - писала о сыне Марина Цветаева, и невозможно точно сказать, сбылась ли эта надежда, или же ей помешал хаос и неопределенность сначала эмигрантской среды, потом возвращенческой неустроенности, репрессий, потом войны. На долю Георгия Эфрона за 19 лет его жизни выпало больше боли и трагедии, чем принимают на себя герои художественных произведений, бесчисленное количество которых прочитал и еще мог бы, возможно, написать он сам. Судьба Мура заслуживает звания «несложившейся», но тем не менее свое собственное место в русской культуре он успел заслужить – не просто как сын Марины Ивановны, а как отдельная личность, чей взгляд на свое время и свое окружение нельзя переоценить.

Жизненный путь отца Мура, Сергея Эфрона, хоть и тоже прошел в тени Цветаевой, все же был насыщен событиями - и одним из них стало