Полунощное видение

Я много раз слышал и не однажды читал, что он "исчез", - "справедливый человек" исчез, и исчез не только совершенно без следа, но даже нет и надежды снова отыскать его в России. Это было тяжело, и в то же время не хотелось этому верить. Может быть, дело зависит много от самих тех, кто ищет и не умеет найти "справедливою человека"... Мне припоминался старый водевиль "Спокойная ночь в Щербаковом переулке". Там, я помню, был куплет, что

И в Щербаковом переулке

Нашелся добрый человек.

Значит, умел же автор этой пиесы найти "доброго человека" даже в таком маленьком и затхлом переулке, а может ли быть, чтобы не нашлось справедливого человека во всей России? Какого рода справедливость требуется от "справедливого человека"? Требуется, чтобы он "при виде общественной несправедливости нашел в себе смелость и решимость во всеуслышание сказать людям: "Вы ошибаетесь и идете по пути заблуждений: вот где справедливость".

Я цитирую это место из статьи одного публичного органа, который нет надобности называть. Я ручаюсь за одно: что приведенные мною слова напечатаны и что они очень многим казались глубоко верными; но я имел против них предубеждение. Я верил, что справедливый человек еще где-то уцелел, и я его действительно вскоре встретил. Я его видел в борьбе с целым обществом, которое он стремился победить один и не сробел.

Это было минувшим летом. Я выехал из Петербурга с одним набожным приятелем, который взманил меня посмотреть одно большое религиозное торжество. Путь был не длинен и не утомителен: прохладным вечерком мы сели в вагон в Петербурге, а на следующее утро уже были на месте. Через полчаса мой набожный друг уже поссорился с соборным псаломщиком, который оказал ему какую-то непочтительность, а вечером, когда мой сопутник уселся в занятом нами номере писать в Петербург жалобу на псаломщика, я, в сопровождении одного легконравного артиста, прибывшего сюда "читать сцены", отправился подышать свежим воздухом и кстати посмотреть: чем здесь люди живы?

У нас в Петербурге в эти часы все порядочные люди живут, как известно, "при садовых буфетах", и здесь оказалось то же самое, а потому мы и попали без всяких недоразумений в общественный сад, где мой знакомый артист должен был показывать свои таланты.

Он здесь был не новичок и знал многих, и его знали многие.

Сад, куда мы пришли, был довольно большой для провинциального города, но более был похож на проходной бульвар. Впрочем, долевые входы в него по случаю происходившего в этот вечер платного концерта и представления были закрыты. Платящая публика входила только через один средний проход, сделанный в вогнутом полукруге. У ворот помещались дощатые будочки для продажи билетов, стояло несколько человек полицейских и несколько зевак, не имевших возможности пройти в сад по безденежью.

Перед этим входом в сад был маленький палисадничек, - неизвестно для чего здесь выращенный и огороженный. Он относился к саду, как передбанник к бане.

Артист прошел на "особом праве", а я взял билет, и мы вошли в ворота под звуки скобелевского марша, за которым следовало "ура" и опять новое требование того же марша.

Публики было много, и вся она жалась больше на небольшой лужайке, в одной стороне которой был деревянный ресторан, построенный в виде языческого храма. По бокам его с одной стороны возведен дощатый летний театр, где теперь шло представление, а потом должен был читать мой петербургский чтец; с другой "раковина", в которой помещался военный оркестр, исполняющий тот скобелевский марш.

Общество принадлежало, очевидно, к разнообразным слоям: были чиновники, офицеры армейского полка, купечество и "серый народ - мещанского звания". В более видных местах густел купец, а в отдалениях тучкой толокся полковой писарь с особенной дамой.

Утлые столики с грязными салфетками были наставлены очень часто один возле другого и все решительно заняты. Люди дружно производили публичное оказательство, чем они живы. В большом спросе были чай, пиво и "проствейн". Только в одном месте я заметил человека, который вел дело солиднее: перед ним стояла шампанская бутылка с коньяком и чайник с кипятком для пунша. Пустых стаканов возле него было несколько, но сидел он одиноко.

Гость этот имел замечательную наружность, которая бросалась в глаза. Он был огромного роста, с густою черною растительностью, по которой и в голове и в бороде уже струилась седина, и одет он был чрезвычайно вычурно, пестро и безвкусно. На нем была цветная, синяя холщовая рубашка с высокими, туго накрахмаленными воротничками коляской; шея небрежно повязана белым фуляром с коричневым горошком, на плечах манчестеровый пиджак, а на груди чрезвычайно массивная золотая цепь с бриллиантом и со множеством брелоков. Обут он был тоже оригинально: у него на ногах были такие открытые ботинки, что их скорее можно было принять за туфли, и между ними и панталонами сверкали яркие красные полосы пестрых шелковых носков, точно он расчесал себе до крови ноги.

Он сидел за самым большим столом, который помещался на самом лучшем месте - под большою, старою липою, и, казалось, был в возбуждении.

Сопровождавший меня артист при виде этого оригинала сжал мне потихоньку руку и заговорил:

Ба-ба-ба! Вот неожиданность-то!

Кто это такой?

Это, матушка, сужект первого сорта.

В каком смысле?

В смысле самом любопытном. Это Мартын Иваныч - дровяник, купец, зажиточный человек и чудак. В просторечии между своих людей именуется "Мартын праведник", - любит всем правду сказывать. Его, как Ерша Ершовича, по всем русским рекам и морям знают. И он не без образования - Грибоедова и Пушкина много наизусть знает, и как выпьет, так и пойдет чертить из "Горя от ума" или из Гоголя. Да он как раз для нас и в ударе - без шляпы уже сидит.

Жарко сделалось.

Нет; у него под шляпою всегда другая бутылка, на тот случай, если из буфета больше подавать не станут.

Артист кликнул мимо пробегавшего лакея и спросил:

У Мартына Ивановича под шляпой есть бутылка?

Как же-с... прикрыта.

Ну, значит, готов, и скоро будет представление какой-нибудь самой неожиданной и самой высокой справедливости! - Надо с ним повидаться.

Артист направился к Мартыну Ивановичу, а я побрел за ним и невдали наблюдал их встречу.

Артист остановился перед Мартыном и, сняв шляпу, с улыбкой молвил:

Вашей справедливости почет.

Мартын Иванович в ответ на это протянул ему руку и, сразу бросив его на смежный пустой стул, отвечал:

А я не хочу, - проговорил мой приятель, но в эту минуту перед ним уже стоял стакан пуншу, и Мартын опять повторил ту же присказку:

- "Прошу, - сказал Собакевич".

Нет, право я не могу, - мне сейчас надо читать.

Мартын выплеснул пунш на землю и привел какую-то ноздревскую фразу.

Мне это не нравилось: я понял, почему все бежали от этого антика. Оригинал действительно был оригинален, но только мне казалось, что в нем сидит не один Собакевич, а и Константин Костанджогло, который рыбью шелуху варит. Только Костанджогло теперь подпил и с непривычки еще противнее хает весь свет. Он заговорил, что "все у нас подлецы"; и когда публика опять потребовала скобелевский марш, вдруг безпричинно встал и зашикал.

Чего это он? - спросил я отошедшего от него приятеля.

Переложил немножко справедливости. А впрочем, пора в театр.

Я ушел с приятелем и приютился у него в уборной. Пели, читали и опять вышли в сад.

Спектакль был кончен. Публика значительно редела и, расходясь, еще требовала скобелевский марш. Мы без затруднения нашли столик, но по счастию или по несчастию попались опять "visaвидом" с нашим Мартыном Ивановичем. Он за время нашего отсутствия еще успел повысить свою чувствительность, и его справедливость, видимо, требовала у него уже гласного оказательства. Он теперь уже не сидел, а стоял и декламировал, но не стихи, а прозаический отрывок, который действительно обязывал признать в нем весьма значительную для человека его среды начитанность. Он валял на память места из похвального слова Захарова Екатерине, которое находится в "Рассуждении о старом и новом слоге".

- "Суворов, рекла Екатерина, накажи! - Как бурный вихрь взвился он от стрегомых им границ турецких; как сокол ниспал на добычу. Кого увидел расточил; кого натек - победил; в кого бросил гром - истребил. Было и нет. Европа содрогнулась... и..."

Но в это время публика опять потребовала "Скобелева марш", и за исполнением этой пиесы оркестром стало не слышно, что вещал Мартын Иванович; только когда марш был кончен, разнеслось опять:

- "Надлежит чтити праотцев и неудобь себе точию высоко мыслити!"

Чего этот человек добивается? - спросил я приятеля.

А правды, правды, государь мой, он справедливости добивается.

На что она ему теперь?

Она ему необходима: праведен бо есть и правоты вид являет лице его. Вот он сейчас ее и явит! Глядите, глядите! - закончил рассказчик. И я увидал, что Мартын Иванович вдруг снялся с своего места и неверными, но скорыми шагами устремился к проходившему мимо пожилому человеку в военной форме.

Мартын Иванович нагнал этого незнакомца (который оказался капельмейстером игравшего оркестра), моментально схватил его сзади за воротник и закричал:

- "Нет, ты от меня не скроешься, - сказал Ноздрев".

Капельмейстер сконфуженно улыбался, но просил его оставить.

Нет, я тебя не оставлю, - отвечал Мартын Иванович. - Ты меня измучил! - И он подвинул его к столу и закричал: - Пей за обиду оскорбленных праотцев и помрачение потомцев!

Кого я обидел?

Кого? Меня, Суворова и всех справедливых людей!

И не думал, и не располагал.

А для чего ты целый вечер скобелевский марш зудишь?

Публика требует.

Ты меня измучил этой несправедливостью.

Публика требует.

Презирай публику, если она несправедлива.

Да в чем тут несправедливость?

Отчего Суворову марша не играешь?

Публика не требует.

А ты ее вразумляй. Раз сыграй Скобелеву, а два раза Суворову, потому он больше воевал. Да! И вот я тебя теперь с тем и отпускаю: иди и сейчас греми марш Суворову.

Не могу.

Нет суворовского марша.

Как нет марша Суворову? "Суворов, рекла Екатерина, накажи! Он взвился, ниспал, расточил, победил, Европу содрогнул!.." И ему марша нет!

Публика не требует.

Ага... так я же ей покажу!

И Мартын Иванович вдруг выпустил из своих рук капельмейстера, встал на стол и закричал:

Публика! ты несправедлива, и... за то ты свинья!

Все зашумело и задвигалось, а возле стола, с которого держал речь Мартын справедливый, явился пристав и начал требовать, чтобы оратор немедленно спустился на землю. Мартын не сходил. Он отбивался ногами и громко продолжал укорять всех за несправедливость к Суворову и закончил вызовом, бросив вместо перчатки один башмак с своей ноги. Подоспевшие городовые схватили его за ноги, но не остановили смятения: в воздухе пролетела вторая ботинка, стол опрокинулся, зазвенела посуда, плеснули коньяк и вода, и началась свалка... У буфета по чьему-то распоряжению мгновенно погасили фонари, все бросились к выходу, а музыканты на эстраде нестройно заиграли финальное: "Коль славен наш господь в Сионе".

Мы с приятелем примкнули к небольшой кучке любопытных, которые не спешили убегать и ожидали развязки. Все мы теснились у того места, где полиция унимала расходившегося Мартына Ивановича, который мужественно отстаивал свое дело, крича:

- "Екатерина рекла: Суворов, накажи... Он взвился, ниспал, расточил, содрогнул".

И он замолк, или от того, что устал, или ему помешало что-нибудь иное.

В теперешней темноте было трудно разглядеть, кто как кого тормошит, но голос справедливого человека раздался снова:

Не души: я сам иду за справедливость.

Не здесь доказывают справедливость, - отвечал ему пристав.

Я не вам, а всему обществу говорю!

Пожалуйте в участок.

Пожалуйте!

И пойду. Руки прочь! Нечего меня обнимать. Ничего мне не может быть за Суворова-Рымникского!

Господа, посторонитесь - осадите.

Я не боюсь... Почему Суворову марша нет?

Мировому судье жалуйтесь.

И пожалуюсь! Суворов больше!

Судья разберет.

Дурак ваш судья! Где ему, черту, разобрать.

Ну вот!.. Это все в протокол.

А я вашего судью не боюсь и иду! - выкрикнул Мартын. - Он раздвинул руками полицейских и пошел широкими шагами к выходу. Ботинок на нем не было - он шел в одних своих пестрых носках...

Полицейские от него не отставали и старались его окружать.

Из рядов остававшейся публики кто-то крикнул:

Мартын Иванович, сапожки поищи... обуйся.

Он остановился, но потом махнул рукою и опять пошел, крикнув:

Ничего... Если я справедливый человек, я так должен быть. Справедливость завсегда без сапог ходит.

У ворот Мартына посадили на извозчика и повезли с околоточным.

Публика пошла каждый кому куда надо.

А ведь он, однако, и в самом деле справедливо рассуждал, - говорил, обгоняя нас, один незнакомец другому.

В каком роде?

Как хотите - Суворов ведь больше Скобелева воевал, - зачем ему в самом деле марша не играют.

Положенья нет.

Вот и несправедливость.

А ты молчи, - не наше дело. Ему мировой-то, может быть, должен, а тебе нет, так и нечего справедливничать.

Приятель дернул меня за руку и шепнул:

И если хотите знать - это настоящая правда!

Когда я раздевался в своем номере, по коридору прошли, тихо беседуя, двое проезжающих; у соседней двери они стали прощаться и еще перебросились словом:

А ведь как вы хотите, в его пьяном бреде была справедливость!

Да была-то она была, только черт ли в ней.

И они пожелали друг другу покойной ночи.

О СПРАВЕДЛИВОСТИ И НЕСПРАВЕДЛИВОСТИ

Справедливость – это честное и правильное от­ношение (действие, решение), которое подска­зывает сердце (чувство справедливости идет от сердца).

Справедливый человек умеет поступать так, как велит ему сердце (в согласии с истиной и прав­дой), даже тогда, когда это ему невыгодно (не в его интересах). Справедливый человек, прини­мая справедливое решение, думает не о себе (о своей пользе и интересах), а лишь о том, чтобы было честно и правильно. Он поступает по со­вести, как подсказывает ему сердце.

Несправедливый человек часто не умеет посту­пать (думать, относиться, принимать решение) честно и правильно. Когда ему чего-то хочется (также обида, привязанность, защита своего), он быстро забывает о честности и справедливос­ти, начинает хитрить и делает то, что хочется ему самому (учитывает и руководствуется свои­ми личными интересами и мнениями).

Сердце подскажет

Дала мама Саше и Жене одну шоко­ладку на двоих. Разломал ее Саша, да только вот получилось не поровну: одна часть больше другой. Ту, что поменьше, он предложил своему братику, а ту, что побольше, уже собирался в рот поско­рее запихнуть. Заметила это мама и стро­го сказала Саше, что он очень некрасиво поступает.

– Я же поделился и дал Жене его по­ловину.

– Ты поделился, но поделился нечес­тно, несправедливо.

– Я же не виноват, что шоколадка по­ровну не сломалась.

– Ты о себе думал, о своем удоволь­ствии, вот и поступил несправедливо.

– А как же тогда справедливо посту­пить, если кусочки шоколадки неровные?

– А ты сам подумай и спроси у серд­ца своего, как правильно поступить, – от­ветила мама, – оно всегда подскажет че­стное и справедливое решение...

[? ] – Как поступить в данной ситуации справедли­во? Что подсказывает вам ваше сердце? (Взять обе ча­сти в руки спрятать за спиной и предложить выбрать другому или отломать от большей части еще малень­кий кусочек и отдать его).

– Почему Саша поступил несправедливо? (Думал о себе и хотел получить большее удовольствие).

– Если бы вместо шоколадки надо было делить не­вкусную котлету, какую бы часть Саша отдал Жене?

 Развитое чувство справедливости – умение прислушаться к совести-голосу сердца...

 Справедливость (весьма редкое качество) – способность подняться над собой и своими интересами...

 Предвзятость и пристрастие, спутники эгоизма, творящие несправедливость. Эгоизм мешает взглянуть правде в глаза...

 Чувство справедливости помогает в жизни поступать правильно и красиво, мирит людей...

Ужасная несправедливость

Аня была в гостях у Даши. Девочки долго играли в дочки-матери, а когда Аня ушла, то Даша обнаружила, что у нее про­пало два платьица ее любимой куклы. Всю квартиру Даша осмотрела, а наря­дов так и не нашла.

– Это уж точно Аня в карман себе по­ложила и унесла, – заподозрила она. – Ну, я ей покажу.

Она выбежала во двор и, подойдя к Ане, громко сказала:

– Ты нечестная. Ты тихонько взяла и унесла платья моей куклы. Отдавай не­медленно их назад!

– Я не брала у тебя ничего. Вот, мо­жешь проверить, – сказала Аня и показа­ла свои карманы.

– Ты уже успела где-нибудь их спря­тать, – сказала Даша. – Я с тобой боль­ше не дружу. Я всем расскажу, какая ты. С тобой никто играть не будет.

С того дня про Аню по двору пополз­ли всякие слухи и сплетни. Девочки во дворе прятали от нее своих кукол и не хотели с ней играть.

Через месяц, убирая квартиру, Дашина мама нашла за диваном два платьица, те самые, которые Даша считала укра­денными. Стыдно стало Даше за свои не­справедливые подозрения и обвинения в воровстве, но извиняться она не стала, побоялась сознаться и сказать всем де­вочкам, что ошиблась. Вот и получалось, что платья давно уже найдены, а с Аней по-прежнему никто не играл. Сначала Даша трусливо молчала, видя несправед­ливое отношение к Ане, а потом не вы­держала. Она вынесла из дому свою любимую куклу со всеми нарядами и, про­тянув ее Ане, сказала:

– На, возьми, она твоя. Прости, я была неправа и несправедлива к тебе.

[? ] – Почему Даша поспешила несправедливо об­винить Аню в воровстве? (Хотела поскорее вернуть одежду для куклы любыми способами).

– Почему Даша решила не извиняться и не захоте­ла исправлять допущенную несправедливость по от­ношению к Ане? (Думала лишь о себе, боялась и не знала, что будет с ней, когда справедливость востор­жествует).

– Справедливо обошлись дети во дворе с Аней? (Жестоко обижать и обвинять на основании слухов и сплетен, на основании бездоказательного личного мнения недопустимо).

– Почему Даша не выдержала и подарила куклу Ане? (В ней заговорила совесть, она почувствовала не­справедливое отношение к Ане и угрызения совести).

Справедливый Ветерок

Над лугами и морями, над высокими горами летал-завывал Бродяга-Ветер, и был у него послушный Сынок-Ветерок, ко­торый иногда любил помогать своему отцу нагонять тучи, подметать снег, рас­тить на море волны. Много было забот и работы у Бродяги-Ветра, и потому иног­да Сынок-Ветерок оставался сам по себе. Любимым его занятием была игра с лес­ными зверями и птицами. В один ненаст­ный день, когда отец улетел на работу в далекие страны, Сынок-Ветерок решил поиграть в своем любимом лесу со зве­рятами и полетел над деревьями, внима­тельно выискивая своих пушистых и пер­натых приятелей.

Вскоре он увидел своего серого хво­статого знакомого Волчишку-Шалунишку. Волчонок был занят тем, что хотел дог­нать Бабочку и съесть её. Бабочка толь­ко недавно родилась и еще не умела хо­рошо и высоко летать.

Подлетел быстро Ветерок к Волчонку и Бабочке. Сначала он подул сильно в глаза Волчонка, чтобы они закрылись, а по­том подул в крылья Бабочки, и та смогла быстро взлететь вверх и сесть на высо­кое дерево. А Ветерок начал шептать в ухо Волчонка.

– Несправедливо и неправильно ты поступаешь, Волчонок, ведь волки не едят бабочек, а убивать просто так, ради игры и забавы, никого нельзя. Разве ты голод­ный и мама тебя не кормит дома мясом?

Опустил глаза Волчонок, нечего ему сказать в ответ Ветерку. Стыдно ему ста­ло, что он такой большой и зубастый хо­тел ради игры убить маленькую Бабочку. Подумал он и решил отныне поступать честно, правильно и по справедливости. Улыбнулся Ветерок, потрепал лохматую спинку Волчонка и полетел дальше.

Увидел вскоре Ветерок на краю лес­ной поляны около куста малины трех ма­леньких медвежат: двух черных и одного бурого. Двое черных лакомились спелы­ми и сладкими ягодами малины, а тре­тьего все время прогоняли от куста. Воз­мутился Ветерок такой несправедливос­тью и налетел на куст малины. Стал куст сильно раскачиваться от ветра, ветки так и машут во все стороны. Никак черным медвежатам не удается схватить ягоды зубами.

Ветерок, раскачав ветви куста, спра­шивает медвежат:

– Почему вы, косолапые жадинки, бу­рого Медвежонка прогоняете, вкусных ягод ему поесть не даете?

– Он не наш братик, – ответили чер­ные медвежата, – у нас мама черная, а его бурая.

Рассердился Ветерок и говорит:

– Разве это справедливо обижать дру­гого и прогонять его только из–за того, что он не такого цвета, как вы, и мама у него другая? Ведь вы же поступаете неправильно и очень даже не по-честному. Стыдно стало медвежатам и позвали они рыжего Медвежонка, чтобы теперь уже вместе лакомиться ягодами. А Вете­рок улыбнулся и подул на самые высокие ветки, где было много ягод. Ветки с яго­дами наклонились к земле, и медвежата вдоволь наелись малины и стали вместе кувыркаться на зеленой траве.

– Шли мы вместе по тропинке и од­новременно увидели соль, рассыпанную человеком, и решили выяснить, чья она.

А вы пробовали ее поделить поровну между собой? – спросил Ветерок.

– Да, пробовали, но соль не делится пополам, она ведь рассыпана по земле, как песок, – ответили оленята. – Вот мы и деремся за то, кто ее первый лизать начнет.

– Давайте поступим справедливо, по-честному, – сказал им Ветерок. – Я по­считаю считалку, и на ком она остановит­ся, тот и начнет первым лизать соль и обязательно потом оставит половинку другому. Подумали оленята и решили по­ступить так, как Ветерок им посоветовал. Ветерок посчитал считалку, и оленята мирно по очереди съели рассыпанную соль. А Ветерок полетел искать своего отца, потому что было уже поздно и солн­це уже начало прятаться за лесом.

[? ] – Из-за чего зверям было стыдно и они, стано­вясь лучше, мирились? (Благодаря чувству справед­ливости, которое пробуждал в них Ветерок).

– Что красивее: поступать честно и справедливо или лучше думать о своей выгоде и интересах, забы­вая о справедливости?

– Когда человек не умеет и не хочет поступать спра­ведливо? (Когда он думает и заботится только о соб­ственных интересах).

Индийская притча

Были два брата-бедняка. Пошли они бродить по свету и нашли на дороге мешок. Было в этом мешке золото да два рубина. - Исполнилось моё желание, пойду я домой? - говорит младший брат. А старший сказал: - А я пойду бродить по земле! Поделили они между собою...

2

Аппетит праведника Хасидская притча

Однажды ребе Авигдора Хальберштама, брата ребе Хаима из Цанза, пригласили на шаббос к человеку, прославившемуся своим богатством, но отнюдь не кротостью. Было известно, что этот человек очень груб со слугами, немедля увольняя за малейшую провинность. В...

3

Багдадский вор Притча от Галины Стрелковой

Старый багдадский вор, деля трапезу с сыном, поучал его, спрашивая: - Знаешь, как украсть золото из казны так, чтобы не рухнули стены Багдада? Я научу тебя. Собрал хлебные крохи со стола в кучку и, указав на неё, продолжил: - Вот казна города Багдада. ...

4

Баран, верблюд и бык Суфийская притча от Руми

Однажды баран, верблюд и бык нашли на дороге охапку сена и задумались о том, как её разделить. Баран предложил своё решение этой задачи: - Если мы разделим это сено на троих, сыт не будет никто. Поэтому давайте отдадим его тому из нас, чей род древнее. ...

5

Бедняк Восточная притча

Жил-был бедняк. Всю свою жизнь работал у богачей. Нанялся он как-то к одному богачу за четверть десятины хлеба. Пришло время сеять, засеял и он своё маленькое поле. Когда зерно наливаться стало - упал иней и четверть десятины хлеба заморозило у бедняка, ...

6

Бог добр, но и дьявол не плох Латиноамериканская притча

Однажды отправился один человек исполнить обет, который дал какому-то святому. Приходит он в храм и видит - рядом со святым дьявол изображён. Положил полпесо перед дьяволом и говорит: - Даёшь одному, дай и другому, чтоб не обиделся. Когда он возвращался...

7

Богатство ли причина зависти? Притча от Максима Максимова

8

Божий суд Индийская притча

Есть город Шалипура, в нём жил купец Шалига с женой Джаликой. У них был сын Гункара, женатый на Шриядеви. А Шриядеви состояла в связи с купцом Субддхи. Несмотря на то, что об этом уже появился слух в народе, влюблённый в неё муж ничего слушать не хотел. ...

9

Большое сердце Притча от Сергея Шепеля

И, зажёгши свечу, не ставят её под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме. (Матф. 5.15) Попал верующий человек после смерти на суд Божий. Душа его со всеми добродетелями и пороками, а также совершённым добром и злом была взвешена и найдена...

10

Брахман в воде Индийская притча

Захотел однажды падишах погулять. Взял он с собой нескольких придворных и отправился за город. Погода стояла прохладная. Дорога привела их к пруду. Падишах опустил руку в воду - даже сердце зашлось, такой студёной была вода. Вечерняя роса прибавила...

11

В поисках прецедента Хасидская притча

Когда Леви Ицхака попросили стать ребе Бердичева, он согласился при условии, что старейшины не будут привлекать его к обсуждению вопросов местного самоуправления, за исключением тех случаев, когда они соберутся принимать новые законы. Пару месяцев спустя...

12

Великодушие Христианская притча в изложении Константина Филатова

Когда-то доблестный царь повёл своё войско в поход. Но многие воины не верили в победу своего оружия потому, что враг был силён и путь опасен и долог. И, пройдя половину пути, два военачальника тайно сбежали. И пошёл слух, что царь послал за ними погоню, ...

13

Верховный судья Даосская притча

Император Китая встретился с Лао-цзы и был настолько очарован им, что назначил его верховным судьёй. Лао-цзы пытался отказываться от назначения, но тщетно. Тогда он согласился и сказал: - Вы будете сожалеть об этом назначении, так как мои пути понимания...

14

Весы и мальчик Индийская притча

Жил в одном городе купец по имени Надука. Истратив своё состояние, он задумал отправиться в другую страну. А дома у него были весы, сделанные из тысячи пал железа, доставшиеся ему в наследство от предков. И, отдав их на хранение начальнику купцов...

15

Возгордившийся раб Суфийская притча от Джами

В Египте как-то наступил голод, и людям неоткуда было ждать помощи. Многие в отчаянии кончали жизнь самоубийством, другие были готовы отдать жизнь за кусочек чёрствого хлеба. Один мудрец, с болью в сердце наблюдавший человеческое горе, встретил в городе...

16

Студенчество, несмотря на личные интересы каждого, – масса довольно аморфная. Непросто расшевелить ее на общественные акции. Над этой проблемой ломают голову политические активисты и агитаторы разных мастей. То ли им деньги платят за то, что сотни человек отрываются от учебы и выходят на площади с чужими словами и лозунгами, то ли живчики они такие, - не знаю. Стараюсь держаться от них подальше: настораживает ненормальный блеск в глазах.

В 2003 году, после нападения США на Ирак, эти идейные ребята стали подбивать студентов нашего вуза - и той группы, где я был куратором, заклеймить позором Пентагон на главной площади Воронежа. Мне стало досадно, что ответственность за внешнеполитические просчеты перекладывается на плечи, в сущности, детей; если уж взрослые дяди в правительстве боятся треснуть кулаком о стол переговоров, то и из студентов-провинциалов не надо делать шутов. Несправедливо это, некрасиво. Но, в то же время, я видел, что мои «подшефные» хотят сотворить добро: проснулись души прекрасные порывы . И я решил помочь им - и тем, кто действительно нуждался в помощи. Короче, вместо митинга «Позор администрации Буша!» мы поехали в детский интернат.

Я созвонился с администрацией интерната; мои ребята повесили рядом с расписанием красочный плакат с призывом помочь детишкам. Откликнулись многие – и студенты, и преподаватели. Мы ехали к детям на трех машинах – везли подарки. Было и радостно, и боязно.

У дверей интерната мы появились в оговоренное время, но сразу нас не пустили: «Обождите». Уныло переминаясь под окнами, мы обратили внимание на УАЗик неотложки за углом. Такого раритета раньше не приходилось видеть: машина была битая-перебитая. Как только выпускают таких монстров на городские улицы? Скоро, однако, все объяснилось.

Распахнулись двери, и во двор, словно грязный дырявый мяч, выкатилась толпа: санитары в халатах неописуемого цвета, суровые уборщицы с палками-швабрами, взъерошенные воспитатели. В самом центре этого клубка мотался 13-14-летний подросток, из-за которого, видимо, и разгорелся весь сыр-бор. На нем был такой же грязный, как на санитарах, халат, только с длинными рукавами, перекинутыми крест-накрест и завязанными за спиной: смирительная рубашка. Он синусоидой ковылял на согнутых ногах, закатанные глаза не фокусировались ни на чем. «Полчаса за ним гонялись по коридорам, пока не вкололи, - охала одна уборщица другой, - теперь опять на два месяца в психушку». Так вот откуда раздолбанный УАЗик: «дурка» у нас за городом. Н-да…

Малолетнего пациента запихнули в психовоз , который еще долго не хотел заводиться. Когда двор опустел, на нас, наконец, обратили внимание: больно уж серьезные ребята с большими мешками. «А, с подарками приехали? Заходите!» Заходили мы уже без особой радости – с боязнью.
Длинными коридорами нас провели в большой пустой зал: «Подождите, сейчас приведут младшую группу. Вы ведь к малышам?»
КАК ведут малышей, мы услышали: сначала детский писк и визг, а потом матерный загиб грубым женским голосом. Еще по пути детям матюгами объясняли: ПОДАРКИ В РУКИ НЕ БРАТЬ - воспитатели потом сами все раздадут!

В зале появилась пестрая стайка из двадцати 5-7 летних чижиков-пыжиков. Увидев меня в неизбежной галстучно-костюмной униформе и взрослых нарядных ребят, детишки сразу растерялись и, как щенята, плотно-плотно сбились в кучку. В глазах – любопытство и тревога. Такого по-настоящему инстинктивного поведения у маленьких людей я еще не видел. Не растерялась только воспитательница, толстая краснощекая тетка:
«Так, что вы нам привезли?»

И тут же, не представив нас, забыв про детей, полезла в наши мешки: «Ага, это еда, это канцтовары, это игрушки, - очччень хорошо , - а вот и одежда». Стала доставать одну вещь за другой, разглядывала, и вдруг с нескрываемым разочарованием: «А разве вам не говорили, что мы для наших деточек принимаем только новые вещи? Мы их любим! » - последняя фраза с явным вызовом. «Да это от наших младших братишек и сестренок, все незаношенное и постиранное, как новенькое. Вы посмотрите, как ваши дети одеты! Неужто это им не подойдет?!» - возмутились мои студенты. «Ладно, разберемся», - проворчала тетка. Действительно, дети были одеты ужасно, как в фильмах о Великой Отечественной войне.

Причина краснощекости воспитательницы определилась сразу: от нее за версту разило перегаром. Мы недоуменно заворчали, она неожиданно смутилась и ушла за сменщицей - худенькой доброжелательной женщиной. В ее присутствии дети раскрепостились, и мы стали знакомиться. Для уничтожения барьера понимания я снял галстук и засунул его в карман; детишки осмелели. Но все равно настороженность их полностью не прошла: стоило нам обратиться к ним с общим вопросом, они тут же сжимались в стайку, искали глазами глаза друг друга. Волчата-глупыши...

Помня о подслушанном приказе подарки не брать , мы сразу же начали чуть не силой всовывать в детские ручонки игрушки: ясно было, что потом ЭТИМ детям они не достанутся. По тому, какая началась возня, как мальчишки хватали кукол, а девчонки – машинки, я понял, что игрушками малыши не избалованы. Они прижимали плюшевых зверюшек к груди, умильно шепелявили с ними, – быть может, только сегодня обретя СВОЕГО СОБСТВЕННОГО друга… Кое-кто засобирался в детскую – чтобы спрятать нежданное-негаданное сокровище под подушкой. А один пятилетний мальчишка уселся на пол и стал сосредоточенно долбить друг о друга полицейские машинки со словами: «Смерть! Смерть! Смерть!»
На вопрос, зачем ты это делаешь? - он ответил: «Чтоб там внутри все менты сдохли!»
Мы были ошарашены… «Что вы хотите, - вздохнула тоненькая воспитательница, - родился в тюрьме. Тут у большинства есть родители – кто отказался, кто по тюрьмам. Да и интернат наш – настоящая колония, только колючей проволоки нет». Сердце сжалось…

Очередным потрясением для нас стал устроенный для малышни «сладкий стол». Дети не знали, как едят бананы, а из зефира пробовали лепить. Мы объяснили, что и как, оказалось - вкусно, понравилось.

Потом – представление. Мои ребята развернули инсценировку и вовлекли в нее детей. Прошло семь лет, а я помню еще тот щенячий восторг, с которым малышня играла в театр! Едва ли есть на свете больший смысл жизни, чем ТАКОЙ блеск детских глазенок!

Я разговорился с воспитательницей. «Да, дети разные,- посетовала она, - есть очень трудные, неподдающиеся, а есть такие разумные, талантливые, что прямо оторопь берет. Вот хотя бы Соня и Миша – совсем малыши, а уже бегло читают, а рассуждают прямо как взрослые. И, главное, - добрые, всех любят». Я посмотрел на рыжую девочку с огромными карими глазами и щуплого темноволосого мальчишку: «Что с ними будет после интерната?»

«А что будет, - ответила она, - в лучшем случае - ПТУ, у нас ведь неполная школа. Обидно за умненьких детишек – совсем для них дороги нет. Несправедливо это». «Несправедливо», - соглашаюсь я. Тут же в голове созревает план хоть частичного исправления этой несправедливости.

Наигравшись и накормив детвору, мы прощаемся. Обещаем приезжать. Один из мальчишек не выдерживает и спрашивает меня: «Дяденька, а они – твои дети?». Это он о студентах. Мы смеемся: «детишки» всего на семь лет младше «папаши».

Да, - говорю, - мои дети, студенты.
- А кто это – студенты? - Вижу, никто не знает, и интересно всем.
- Это ребята, которые отучились в школе и учатся дальше.
- А разве дальше можно учиться?
- Конечно, можно. Чтобы больше знать, чтобы работать на интересной работе.
Минутная тишина. Клопы что-то соображают. Один вдруг резюмирует:
«Значит, они очень богатые».
Я поражен: «Почему?»
- Потому что нельзя просто так после школы учиться.

Выходим. На душе как-то муторно.
На улице я напяливаю галстук: прямо сейчас возвращаюсь на работу, чтобы осуществить свой план. У нашего вуза есть в городе профильные классы. Надо убедить руководство, чтобы туда брали и умненьких детишек из интерната. Хоть одного-двух в год. Еду, полный решимости.

Но переговоры я быстро – и с треском проваливаю. Обучение в вузе и профильных классах – платное, желающих и так много. Зачем рисковать с неизведанным халявным контингентом?

Значит, тот ребенок был прав: нельзя им просто так учиться после школы. Эх, усыновить бы вас, малышня, да сам я ютился в общаге…

Мы еще много раз ездили к детям – по зову сердца. Потом я решил поменять жизнь – и перестал быть преподавателем. Галстуки-удавки теперь надеваю редко: осточертели. Снова побывал со своими – уже бывшими - студентами в интернате. Хочется верить, что традиция прижилась, и другие студенты по-прежнему будут навещать детей и без меня. От тех, МОИХ , ребят-третьекурсников я еще тогда, после первой поездки, получил к Новому году открытку с подписью: «Ваши дети».

Конечно, ребята, вы мои дети.
Я всех вас помню!

- 2 -

Электричка медленно, как корабль, отчаливает от платформы. Впереди почти пять часов пути. Дорогу я обычно коротаю за чтением. Вот и сейчас развернул газету, но не могу вчитаться из-за надсадного гула сзади. Какой-то мужик разоряется, костерит на чем свет стоит правительство, доведшее всех до ручки , жучит обнаглевших олигархов, сетует на тяготы своей жизни. Пара женских голосов с готовностью поддакивает: «И не говори!» Распалив себя до катарсиса, мужик изрекает: «Одна несправедливость! Нигде у нас нет места порядочному человеку!» Я с любопытством оборачиваюсь: еще не приходилось видеть порядочного человека, ТАК публично себя аттестующего.

Мужик как мужик, лет сорока или под сорок. Худощавый, скуластый, рыжеватые усы и щетина. Вязаная шапочка сбилась на оттопыренных ушах. Глазки маленькие, унылые: самому себя, видать, жалко. Но что-то знакомое… Нет, не может быть. Но порядочный человек тоже внимательно разглядывает меня и, встретившись взглядом, поспешно отворачивается - и снова, усиленно-натужно воодушевляясь, вещует. Значит - он, Ушастый. Узнал…

В пятом классе я как-то повздорил со своим одноклассником: тот обидно обзывался. Решили после уроков встретиться «один на один». Учились во вторую смену, зима, после шестого урока за окном темень. В глухом школьном дворе меня ждал сюрприз: вместо обидчика навстречу двинулись пять старшеклассников с алюминиевыми лыжными палками. «Это нечестно, гады!» - только и крикнул я, перелетая, как Сергей Бубка, через здоровенный забор. Вдруг так захотелось жить, что я взял эту высоту и по-спринтерски пробежал километр до дома. Так выяснилось, что мой оскорбитель – свой человек в школьной банде.

Закончилась моя спокойная жизнь, и начались унижения и страхи. В школе я каждый день получал от старшеклассников подзатыльники, а после уроков таился - и черными дворами, которыми сроду не хаживал, пробирался домой. Сказано было: «Поймаем – убьем». Больше всех глумился Ушастый, года на три меня старше и на голову выше. Я был отличником-интеллигентиком - за счет таких обычно и самоутверждается всякая дрянь. По школе и по городу эта шайка всегда ходила кучей. И свет мне стал не мил.

У страха самое страшное – его протяженность. Затянувшийся страх подавляет, веет обреченностью. Моя фобия, к счастью, не длилась вечно. Посреди урока меня, дежурного, послали за журналом в учительскую. Я спускался по пустой лестнице, напевая арию Фигаро «Мальчик резвый, кудрявый…» На слове «влюбленный» чья-то пятка саданула мне сверху по затылку, и я кубарем полетел вниз. Долго валяться не пришлось: два архангела подхватили под мышки и потащили наверх, под чердак. Заломали руки. И тут нарисовался Ушастый. «Держите крепче и по морде не бейте, - скомандовал он, - а то потом затаскают». «Отпустите, это нечестно – трое на одного, несправедливо!» - вырывался я. «Несправедливо? - усмехнулся Ушастый, плюнул мне в лицо и со всей силой дал под дых, - А так справедливее?» В глазах у меня потемнело, уши заложило, подступила тошнота – от боли и унижения. «Крепче держите!» - еще раз рявкнул он – я все лягался и выкручивался - и принялся своими тяжеленными ботинками бить мне по ногам, по берцовым костям. Бил долго. Когда архангелы отпустили, я, как подкошенный, свалился. Изваляв меня в куче известки и напоследок пригрозив убить, если кому-нибудь расскажу, троица убежала. Рожи у них были потные, зверские, садистские.

До дома из-за дикой боли я еле дошел. Поздно вечером с работы вернулся отец. Скрывать что-то было глупо. Он не стал рассусоливать: «Завтра в школу пойдем вдвоем».

Под руку он дотащил меня до школы. Шли мы медленно – болели отбитые, распухшие ноги – и опоздали к уроку. В пустынном коридоре нам попался…Ушастый! И какое испуганное лицо, господи, как он, оказывается, быстро бегает! Но не быстрее отца. Отец зажал его в углу, я приковылял. Ушастый уже хныкал (ростом с отца!): «Я не хотел… Это они… они…» Я ждал, что отец разойдется в нотациях – он на это мастер – но он произнес только одно слово: «Подонок». Затем кивнул мне. Я все понял. Плюнул Ушастому в глаз, треснул пару раз по ребрам: ОН НЕ СОПРОТИВЛЯЛСЯ, ДАЖЕ ПУСТИЛ СЛЕЗУ , - бить его было как-то гадливо.
Так все закончилось.

Сейчас я изредка встречаю членов той давнишней школьной шоблы, которые, конечно, усиленно меня не узнают. Все они на одно лицо: преждевременно состарившиеся, неухоженные, опустившиеся, - одним словом, жалкие .
Интересно, считают ли эти порядочные люди , подобно Ушастому, что жизнь обошлась с ними несправедливо? Кого винят они в этой несправедливости?

На данной странице вы найдете китайскую сказку О справедливости, вам обязательно пригодится эта информация для общего развития вашего ребенка.

О справедливости. Китайская сказка

Давным-давно это было, может быть, во времена Чжоу, а может быть, и еще раньше. Правил тогда всей землей меж четырьмя морями хороший, добрый император, который раз в пять лет объезжал Поднебесную, собирал везде песни народные, чтобы по ним судить - как и где живет его народ, сам творил суд и расправу.
Сколько несправедливых приговоров уничтожил император, скольких невиновных спас, сколько слез высушил, - об этом только на том свете записано...
Но не может человек жить без ошибок, случалось их делать и импе ратору: то оправдает речистого виновного, то накажет не умевшего оп равдаться невинного. И мучился этим император, потому что не было у ту него хорошего советника.
Была у императора жена: такая красавица, каких еще и не видано было. Любил ее император пуще самого себя. Думал император, что лучше его жены человека на свете нет!
Но красивая кожа бывает и у змеи.
Была у императрицы родня большая. Скоро эта родня заняла во всей империи все важные места. И застонала земля от поборов и зла...
Раз услыхал император, что далеко, где-то на северо-востоке, живет в горах мудрый разумом и простой сердцем человек по имени И, который за всю свою жизнь не допустил никакой неправды. Обрадовался император - вот кого ему надо! Послал за ним, и скоро праведный И был уже в столице.
Привели его к императору, и удивился тот, что И ничуть его не боится, а говорит с ним так же, как и с последним слугою...
Обрадовался император - наконец-то он нашел такого советника, который никогда не покривит душой! Дал ему император титул ближнего советника, поместил его во дворце и советовался с ним по всякому делу.
Раз и говорит император своему советнику, Справедливому И:
- Боюсь я, что не вся правда до меня доходит, не всех обиженных чиновники до меня допускают. Так это или нет?
- Да, государь, это так!
- Как же горю помочь?
- Прикажите, государь, поместить перед воротами дворца ящик с прорезью, который никто, кроме вас, не смел бы открывать; да еще поставьте большой барабан. Пусть всякий обиженный приходит, опустит бумагу со своей жалобой в ящик и ударит в барабан. Вы услышите, возьмете прошение и рассудите по справедливости.
Император так и сделал; и такие же барабаны приказал поставить перед управлением каждого начальника по всей империи.
Пошла слава еще больше про милосердие и доброту императора, и люди благословляли справедливого советника. Народ уже с раннего утра толпился и шумел у ворот, стараясь протискаться к ящику и барабану, ожидая царского решения. Шум и гам, как на ярмарке, стояли перед дворцом каждый день...
Надоело это императрице. И приказала она, чтобы дворцовая стра-жа хватала каждого подходящего к ящику с прошением и предварительно давала ему пятьдесят ударов «бамбуками», - а потом уже разрешала опустить прошение в ящик и ударить в барабан.
Количество жалобщиков сразу уменьшилось вдесятеро...
Узнал об этом Справедливой И и говорит императору:
- Нехорошо, государь, твоя императрица сделала - она народ от тебя отгоняет!
Огорченный император пошел к императрице и передал ей слова Справедливого.
- Нет, мой супруг и повелитель, - отвечала императрица, - ваш И на этот раз не прав. Вспомните, какой неприличный шум стоял перед дворцом, хуже, чем на базаре. Вы целый день, с утра до вечера, разбирали жалобы, и так уставали, что больше ничего делать не могли. И сколько жалоб оказывалось неосновательными! А теперь количество жалоб уменьшилось в десять раз, и у вас есть время на другие государственные дела; неосновательных жалоб почти нет... Правосудие же от этого не страдает, потому что каждый человек, желающий доказать правоту своего дела, конечно, согласится подвергнуться ничтожному предварительному телесному испытанию. Теперь судите сами, кто прав - я или советник И?
Слова эти были сказаны таким мелодичным и убедительным голосом, сопровождались таким нежным взглядом, что мудрено было им не поверить... Новый порядок приема прошений остался в силе, несмотря на протесты И.
Но постепенно к И стали доходить жалобы и другой дорогой, не через царский ящик. Сместил император, по докладу И, всех дурных чиновников и наказал их, несмотря на заступничество императрицы. Не знал император, что все наказанные были в родстве с родом, из которого происходила императрица, или их близкие и слуги. Вот почему прямым, обычным путем обиженные боялись на них жаловаться.
Возненавидела императрица Справедливого, но ничего сделать не могла: очень уж император уважал и почитал И за его справедливость.
Все шло, казалось, хорошо. Но была у императора тайная язва, боль от которой не могли уничтожить ни благодарность народа, ни мудрость И, ни любовь императрицы. Эта боль была - отсутствие сына-наследника, которому он мог бы передать после себя свое царство.
Долго хранил император свое горе про себя и наконец посоветовался с И.
- Государь, - ответил советник, - и закон, и обычай, и здравый разум говорят одно: если дом из глины не крепок - выстройте его из камня; если в вашем саду на одном дереве нет плодов - ищите их на другом...
- Я и сам думал об этом, - сказал император, - но не хотел бы обидеть императрицу!
- Императрица останется по-прежнему императрицей и первой женой, и никаких привилегий не потеряет. Но государыня и сама поймет, что ее дело - частное, а ваше - государственное... Дайте, государь, известный срок государыне, и если она по истечении его не даст вам надежды, то найдите государыне помощницу!
Неизвестно как, но только императрица каким-то образом узнала или догадалась о совете И. Тогда она еще больше возненавидела его...
Но вскоре судьба ей улыбнулась. Она стала полнеть... Обрадовался император, потому что он действительно искренно и глубоко любил свою прекрасную жену.
Прошло немного времени - семейные дела императора шли как нельзя лучше. Но одно опасение тревожило императора: а вдруг у него будет не сын, а дочь? Тревога его все усиливалась - и наконец он решил послать за великим врачом, который по одному пульсу мог определить любую болезнь. Узнать же пол еще не родившегося ребенка для него, конечно, не составит никакого труда...
Врач прибыл. Чтобы не смущать его своим присутствием, не только император не присутствовал на приеме врача императрицей, но и ни один мужчина. Императрица приняла врача не в парадных комнатах, а в своей личной спальне, и в присутствии только нескольких своих любимых придворных дам.
Император очень боялся, будут ли соблюдены все приличия при необычайном появлении мужчины на женской половине. Поэтому сам император, никого не предупредив, направился тайным ходом на половину императрицы. Он знал, что в одной нише этого хода есть секретное окошечко в спальню императрицы, так замаскированное со стороны комнаты украшениями, что о существовании его ни одна из дворцовых женщин не знала. Император подошел к окошечку, приоткрыл накрывавшую его крышку, и прильнул глазом...
Перед ним открылась необычная картина. Комната была перегорожена большой ширмой. По одну сторону ширмы на коленях стоял врач, а около него в простых платьях - две или три приближенные дамы императрицы. По другую сторону ширмы сидела любимая дама его жены в платье императрицы. Она протянула руку на ту сторону ширмы, и врач через толстую шелковую материю щупал пульс, не осмеливаясь прикоснуться к обнаженной «августейшей», как он думал, руке. А императрица, также в простом платье служанки, стояла в стороне... Через некоторое время врач закончил осмотр. Тогда дама, одетая императрицей, отдала какое-то распоряжение, и, о удивление! Императрица сама подошла к врачу и протянула ему руку... Врач взял ее, пощупал пульс, сказал что-то, и затем его отпустили.
Император вернулся к себе и приказал позвать врача:
- Ну, знаменитый врач, как здоровье государыни?
- Великий государь! Нет сомнения, что уже три месяца, как вы являетесь отцом!
- Кто же у меня будет - сын или дочь?
- Государь, я могу ошибиться; я даже наверно ошибусь, но я думаю, что будет дочь!
К удивлению врача, эта новость не очень огорчила императора. Он спокойно спросил у врача:
- А кроме императрицы вы больше никого не осматривали?
- Да, государь, - ответил врач, - я по приказанию императрицы осмотрел потом одну из придворных дам, которая говорила, что тоже готовится дать жизнь ребенку.
- Ну, и что же вы нашли?
- Нет сомнения, государь, что эта дама сильно заблуждается. У нее слишком большая печень, поэтому у нее никогда не могло быть ребенка!
Император вздрогнул и быстро спросил:
- Ну а после будут ли у нее дети?
Врач уловил движение императора и решил, что это - одна из его любимиц; поэтому он поспешно ответил:
- Конечно, конечно, могут быть, даже наверно могут быть... Только ей никогда не нужно видеть другую женщину в интересном положении; тогда и у ней может быть ребенок!
Император щедро наградил врача и отпустил его, а сам затем долго ходил задумчивый и грустный. Неизвестно, что он сказал императрице; но только она после этого перестала полнеть, а ее любимая дама, наряжавшаяся в ее платье, исчезла из дворца.
Тогда ненависть к И заполнила все существо императрицы. Потому что кто же, кроме него, мог узнать и донести императору о том, что она хотела разыграть комедию материнства и объявить своим собственным того ребенка, который должен был родиться у ее придворной дамы?!
Перестала императрица гулять, стала плохо есть и спать, часто стала плакать и бить не только свои безделушки да драгоценные вазы, но даже и своих придворных дам. Наконец она совсем заболела и слегла.
Император встревожился - хотел опять послать за знаменитым врачом. Но императрица наотрез отказалась.
- Каких хотите врачей зовите, только его не хочу! Приходили врачи и мудрецы, давали советы и лечили императрицу. Но ничего не помогало, и ей делалось все хуже и хуже. Наконец императрица говорит мужу:
- Государь! Я хочу с вами проститься, потому что я скоро умру! Император был в отчаянии:
- Неужели же никто во всей империи не знает, как вылечить твою болезнь?
- Нет, есть способ, но только вы, государь, не пожелаете его применить!
- Нет ничего на свете, - горячо возразил император, - чего бы я ни сделал, лишь бы ты была здорова!
- Ну хорошо, - ответила императрица, -я знаю, что вы своему слову не измените... Сегодня во сне мне явился Великий Дух и сказал: если хочешь быть здоровой - выпей кровь из сердца Справедливого И. Я знаю, чувствую, что если вы, государь, дадите мне это сердце - я тотчас же выздоровею; а не дадите - я скоро умру!
Пораженный император ушел от жены, позвал Справедливого, которого он по-прежнему высоко ценил, и рассказал ему все, что сказала императрица.
- Государь, - спокойно сказал И, - если мое сердце может принести пользу государыне - берите его!
Долго колебался император; но, наконец, видя, что жене делается все хуже и хуже -решился... Справедливому вырезали сердце -и горячее, трепещущее, принесли императрице... И действительно: императрица тотчас же выздоровела и стала еще веселее, еще краше, чем прежде.
А Справедливый? Он не умер. Правда, с тех пор никто больше его не видел в столице; но в Чан-бо-шанских горах, говорят, его потом видали часто, хотя он был и без сердца. И многим он помогал, кто к нему обращался; но всем - разно: одному больше, другому - меньше. А некоторым и совсем отказывал, даже в совете, хотя бы у них была большая нужда: это в том случае, если они не заслуживают помощи. И делал это Справедливый И так верно, так точно, так справедливо, - как не делал даже раньше, когда жил в столице...
Умер император, умерла императрица; все о них позабыли. А барабаны, что поставил И - остались; их и сейчас можно видеть у ворот каждого ямыня. Но, чтобы они своим грохотом не слишком беспокоили наших милостивых начальников, их теперь делают из цельного камня.
Вы спрашиваете, почему И стал еще справедливее, чем раньше? Да потому, что совершенная справедливость может существовать лишь при отсутствии сердца.